— Да, кандидатский минимум сдать надо.
— А почему раньше не сказал?
— Что, за пять дней собраться не успеешь?
— Собраться? Я? Зачем?
— Потому что безопаснее бросить здесь бомбу замедленного действия, чем тебя.
Подобное сравнение мне не льстило, но перспектива остаться одной в рассаднике упырей казалась ещё более удручающей, потому возражать я не стала.
Благодаря куяшской настойке, уже через пару часов рана перестала напоминать о себе, так что оставшееся до отбытия время я провела за привычными делами, к которым помимо прочего добавились попытки расшифровать манускрипт Версаля, увы, безуспешные. Дразнить меня из-за обморока Ямато не стал, напротив, ни разу даже намёком не затронул эту тему, потому уже спустя пару дней мне стало казаться, что тот поцелуй — всего лишь часть сна, который я увидела, когда от боли и перенапряжения отключилась во время перевязки.
К отъезду мы готовились тайно. Даже Пелагее Поликарповне я сообщила о нём лишь в последний день. К рассказу о внеплановых занятиях в институте, которые я якобы жажду посетить, начальница отнеслась весьма благосклонно.
— Ну что ж, удачи в подготовке к сессии, Кротопупс.
— Спасибо. — Я радостно прижала к груди подписанное заявление на отпуск. — Могу я уйти сегодня пораньше, чтобы успеть собраться?
— Протрёте пыль со столов и можете быть свободны.
Я тут же кинулась наверх исполнять поручение, но на последней ступеньке замерла.
— …ло, — донеслось до меня из кабинета начальницы, — …ля, это Пелаге…
Не в силах сдержать любопытства, я приникла ухом к проёму между фигурными столбиками балюстрады.
— Да. Вы просили сообщить, если Кротопупс куда-то соберётся. Да. Сегодня она попросилась в отпуск. Именно. Хочет поехать в город, чтобы иметь возможность посещать занятия для заочного отделения. Да, разумеется, я подписала заявление. Что? Нет. Да. Да. Хорошо. Сейчас.
Голос начальницы смолк. Я, ни жива, ни мертва от страха, всё ещё прижималась щекой к ледяному мрамору ограждения. Мне был известен только один"…ля", которому могли понадобиться сведения о моих перемещениях — зеркала чёрной души этого"…ля", мастерски воспроизведённые на холсте, как раз буравили мне спину.
— Кротопупс, — Пелагея Поликарповна подошла к основанию лестницы, — к телефону.
Полная дурного предчувствия я проследовала за начальницей в её кабинет.
— Алло, — как я и ожидала, из трубки подал голос Николя. — Здравствуй, дорогуша. Узнала? Нет-нет, ничего не говори. Сбежать, значит, собралась? Ну-ну. А известно ли тебе, дорогуша, почему ты до сих пор жива? — Он сделал театральную паузу, не предполагавшую ответа. — Что ж скажу: только потому, что ты находишься под моим контролем. Странно, чтобы марионетка не заметила, что её дёргают за ниточки. Хочешь освободиться? Что ж, Пиноккио тоже мечтал стать настоящим мальчиком. И что с ним случилось? Правильно, он сгорел. — Николя жеманно, словно чопорная девица, захихикал. — Ты не согласна со мной, милая? Пиноккио не сгорел? Ну, будь уверена, ты-то уж точно сгоришь. А если не ты, так твои родственники и друзья. В тот миг, когда ты выйдешь за пределы Крутого Куяша, он превратится в гигантский костёр. Курган Кротопупса — пожалуй, именно так станут называться это место. Нравится?
— А…а… — только и смогла выдавить я.
— Мне не придётся повторять дважды, верно? — не дожидаясь ответа, продолжил Версаль. — Ты ведь была лучшей ученицей в школе. И рассказывать никому ничего не надо. Иначе, дорогуша, придётся мне взять на хранение твой язык.
В трубке раздались короткие гудки и я, судорожно сжав её в руках, без сил рухнула на стул.
— Вот так, — развела руками Пелагея Поликарповна. — Как вы сами слышали, никакого отпуска.
Когда я долетела до дома по куяшскому бездорожью, то выглядела, как курортник, злоупотребивший грязевыми ваннами. Вваливаться в комнату лженаречённого в полуобморочном состоянии становилось хорошей традицией — мой вид его даже не удивил.
— Это ты виноват! — с порога набросилась на Ямато я. — Если бы не ты, ничего бы не случилось!
— Что произошло? — Голос, спросивший это, принадлежал Конопле.
— Ничего! — раздражённо выпалила я. — Просто начальница позвонила Николя, и он сказал, что я покину село только через чей-нибудь труп.
Фольклорист скептически хмыкнул.
— Ты знал, что так будет? — Я с ненавистью посмотрела в его холодное, расчётливое лицо.
— Рассматривал такой вариант.
Он знал. Знал, и всё равно заставил меня пройти через этот кошмар. Зачем? Чтобы, когда разбитая марионетка приползёт обратно, с чувством собственного достоинства заявить, что подобного следовало ожидать?
Мои плечи судорожно задрожали, а с губ сорвался странный, не свойственный мне смешок. За ним последовал ещё один, потом ещё, и вот уже я зашлась в припадке злого, истерического хохота. Конопля смотрел на меня обеспокоено, Ямато — со скукой ветеринара, только что сообщившего очередному безутешному клиенту, что его ненаглядного хомячка пришлось усыпить.
— Всё в порядке, — сквозь смех проговорила я. — В конце концов, мы все умрём. Семьюдесятью годами раньше, семьюдесятью годами позже — какая разница? К тому же, здесь аномальная зона, возможно, мне удастся восстать в виде зомби. Вот умора будет.
— По-моему, у неё истерика, — осторожно предположил Конопля.
— Определённо, — подтвердил Ямато.
— И что делать?
— Пусть поплачет, если хочется.
— Мне кажется, она смеётся.
— Пока да.
Я внутренне взбунтовалась против этого "пока", но, словно в подтверждение слов лженаречённого, на щеках прочертили мокрые дорожки первые слёзы.
— Ну и ладно, ну и уезжайте! И без вас не пропаду!
— Что? — Брови Конопли взметнулись вверх. — С чего ты взяла, что мы тебя тут оставим?
— Ну, как же… Я ведь не могу покинуть село.
— Можешь, — возразил Ямато.
— Как? — Я так удивилась, что перестала плакать.
— Дойдёшь до станции, переодевшись мной, — гордо объявил Коля.
— А ты сам?
— А я останусь здесь и буду притворяться тобой, пока вы не вернётесь.
— Мы уже всё обсудили, — подхватил Ямато. — Для твоей тёти оставим записку, что я уехал из-за ссоры, и ты отказываешься покидать комнату до тех пор, пока я не прибегу обратно с извинениями. Версаль же решит, что ты заперлась дома, потому что слишком напугана его угрозами.
— Всё идеально, — торжествующе закончил Конопля.
— Но я не могу…
— Можешь, — перебил меня фольклорист.
— Но Коля не должен…
— Должен, — отрезал эколог.
Я обречённо вздохнула — спорить с Ямато и человеком, поддерживающим каждое его слово, было бессмысленно.
Увидев, что сопротивление сломлено, лженаречённый притащил пачку бумаги и заставил меня до посинения писать разнообразные фразы, которые Конопля смог бы подсовывать под дверь в качестве ответов на вопросы тёти. Последние приготовления мы завершили уже на рассвете.
Утро выдалось серым и зябким. И хотя физически холода я не ощущала, — чтобы сделаться похожей на Колю, пришлось нацепить несколько толстых свитеров — постоянно хотелось поёжиться. Пока мы шли по селу, мне всё чудилось, что за нами следят. Воображение заставляло невидимых преследователей высовываться из-за углов, разглядывать меня сквозь дыры в заборах, коварно усмехаться за плотно задёрнутыми занавесками.