- Не-е-т, на холод не попрусь.
- Тогда может быть в кузове?
Бородач задумался.
- Ща подожди, проверю, есть ли место.
Я улыбнулась, и, стараясь выглядеть непринуждённо, начала расстёгивать куртку.
Облизав меня похотливым взглядом, дальнобойщик нехотя вылез из машины. Я затаила дыхание, следя за каждым его шагом и, едва позади грохотнула дверь фуры, устремилась в чащу. Разочарованный «кавалер» припустил следом, на бегу цитируя избранные разделы словаря русского мата. У меня была фора, но он двигался быстрее, и, судя по нарастающей громкости его голоса, расстояние между нами неумолимо сокращалось.
Тропинка, извиваясь между деревьями, круто скатывалась в овраг. Я летела по ней, спотыкаясь о вышедшие на поверхность корни, но чудом оставаясь на ногах. Впереди возник широкий поваленный ствол, и тропка предусмотрительно свернула вправо. Её манёвр я повторить не успела. На полной скорости протаранив коленями останки некогда величественного дерева, я перекувыркнулась через голову и, едва не свернув шею, грохнулась по другую сторону. Здесь меня ждал очередной неприятный сюрприз – склон сменился практически вертикальным отвесом. Вцепившись в размытую глину, как кошка в рвущуюся под её весом занавеску, я соскользнула на дно оврага. Преследователь опасливо выглянул из-за поваленного ствола и, очевидно решив, что я разбилась насмерть, поспешил убраться с места преступления.
Тяжело дыша, я лежала на сырой, усыпанной жухлыми листьями земле, не в силах пошевелиться. Облепившая джинсы холодная грязь немного облегчала боль в коленях, действуя как компресс. Пошёл дождь, но на то, чтобы укрыться от него, сил не оставалось. Капли, словно затухающие искры фейерверка сыпавшиеся с небес, падали на лицо, смывая грязь и пот. Я прикрыла глаза, дабы защитить их от влаги, и, сама того не заметив, провалилась в сон.
Каким бы страшным ни был кошмар, стоило мне, понежившись в объятиях Морфея, вновь открыть глаза, он всегда отступал. Это правило работало даже в ту ночь, когда на меня напал Николя, но только не теперь. Когда я разлепила веки, я всё ещё лежала в лесном овраге, грязная и мокрая. Занимался рассвет – очевидно, я провалялась без сознания всю ночь. Дождь кончился, но небо по-прежнему было затянуто мрачными серыми тучами. Я пошевелилась и тут же пожалела об этом. Тело будто превратилось в один большой синяк, а рядом не было никого, кто бы мог одолжить чудодейственной куяшкой настойки. Рядом вообще никого не было – стоило подумать об этом, становилось страшно. А вдруг я сломала что-нибудь и не смогу сдвинуться с места сама?
Стараясь обуздать нарастающую панику, я ощупала ноги - ничего, похожего на отёк или опухоль. Попытка встать тоже оказалась удачной, с трудом, но я всё же могла идти. Оставалось понять куда. О том, чтобы вскарабкаться обратно по скользкому отвесному склону и речи быть не могло. Я осмотрелась по сторонам. Направо, налево или вперёд? Тропинка наверху, вроде, уходила вправо… Решено. Я двинулась в том же направлении.
С каждым шагом моё и без того неутешительное состояние ухудшалось. Ночь, проведённая в сырой одежде на холодной земле, аукнулась ознобом и отёкшим горлом. Хотелось есть, ещё больше пить, а сильнее всего – упасть и больше никогда не шевелиться. Временами, когда я останавливалась передохнуть, мне начинало казаться, что настоящая Аня погибла при падении, а я – всего лишь призрак, ещё не успевший осознать собственную смерть. И тогда, подгоняемая отчаянным желанием почувствовать себя живой, я снова пускалась в путь, радуясь, что всё ещё могу ощущать боль.
Днём жар, а вместе с ним и туман в голове, исчезли. Кроме того, в овраге обнаружился ручей, избавивший меня от жажды, а в кармане – пара конфет, немного задобривших пустой желудок. Мир вокруг перестал казаться таким уж враждебным.
Чтобы подбодрить себя, я решила затянуть песню, но в памяти всплывали только хиты Дины Беляны, так что, в конце концов, я продолжила путь молча. А потом мне на ум пришла интересная забава. Я вообразила, что командую ротой солдат, идущей на секретное задание: понизив голос, журила себя, когда сбивалась со «строевого» шага, и хвалила, когда переставлять ноги получалось особенно лихо.
С заходом солнца солдаты сникли, а простуда, напротив, взяла своё, вгрызшись в тело окончательно и бесповоротно: щёки горели, из носа текло, в горле першило, а глаза, казалось, вот-вот вывалятся из орбит. Хотелось передохнуть, но я понимала, что если не выберусь из чащи до ночи, страх, просачивающийся между деревьями вместе с темнотой, сведёт меня с ума ещё до рассвета. Стиснув клацающие зубы, я брела дальше.