- Но как Мике удалось меня найти?
- Сила любви, вестимо.
- Я серьёзно.
- Я тоже. Алима утверждает, что на её памяти мессия превратилась впервые. Причём, непонятно как: когда позже мы пытались заставить её сменить ипостась осознанно – ничего не вышло. И уж тем более непонятно, как мессия смогла почувствовать тебя за столько километров. Что дало ей сил, если не всепоглощающая любовь к родственной душе?
Вместо ответа я приподнялась и мстительно двинула Ямачо кулаком в живот. Он возмущённо айкнул и, поймав меня за косу, дёрнул на себя. Я поддалась, но, падая, изловчилась боднуть его лбом в подбородок. С губ аспиранта сорвался болезненный стон, и борьба перестала бы быть шутливой, если бы нас не прервали.
- Ох! - включив свет и узрев, во что мы превратили кухню, ошеломлённо выдохнула тётя.
- Мы тут это, немного… - Я замялась, не зная, с чего начать.
- Всё, хватит, сил моих больше нет, - не дожидаясь объяснений, устало покачала головой родственница. – Съезжайте.
- Почему? – Меня будто ледяной водой окатили.
- Вам одним лучше будет.
- Что? – окончательно растерялась я.
- Вы, ребята, в последнее время, что кролики стали: то на лестнице, то на кухне. Я уже в туалет ночью выйти боюсь.
- Неправда, - залилась краской я. – Просто мне захотелось в холодильнике…
- Вот, - перебила тётя. – Снимите себе отдельное жильё и хоть в холодильнике, хоть в шкафу, хоть вообще на люстре.
Она не слушала, не хотела слушать, а я была слишком смущена и раздосадована её словами, чтобы внятно всё объяснить. В немой мольбе я подняла глаза на Ямачо – может, хоть он развеет недопонимание.
- Ладно, мы съедем. - Аспирант беззаботно пожал плечами.
У меня челюсть так и отпала.
- Ты чего? – накинулась я на него, как только тётя ушла. – Что значит съедем? Куда?
- Переберёмся в подземный храм к остальным – так координироваться легче. Эта ситуация нам даже на руку, не придётся ничего выдумывать, чтобы объяснить внезапный переезд: твоя тётя, наверняка, всё разболтает соседке, а уж та позаботится, чтобы новость стала достоянием села.
- Но это же ужасно! - возмутилась я. – Меня опять все будут считать какой-то развратницей… И как тётя вообще могла о нас таких гадостей навыдумывать?
Ямачо как-то странно покосился на меня.
- Что? – с вызовом спросила я.
Он не ответил, продолжая буравить меня загадочным взглядом. Я потупилась и начала окрашиваться в свой любимый цвет, ярко-алый.
- Точно не простудишься. - Со вздохом покачал головой аспирант и, бесстыдно свалив уборку на меня, отправился наверх.
Следующим вечером Арч и Ляля помогли нам перетащить вещи. Я едва не плакала: за три с половиной месяца успела привязаться к тётиному дому сильнее, чем к городской квартире, где прожила всю жизнь. При виде же комнаты, выделенной мне Бадей – той самой, где я лежала, пока была без сознания – хотелось удавиться от тоски. Быть может, кому-то голые каменные стены и покажутся романтичным атрибутом старины, но у меня вызывали ассоциации только с тюремной камерой.
- А хочешь, мы фотообои тут поклеим? – попыталась подбодрить меня Бадя. – С морем. У меня как раз остались.
- А можно? – обрадовалась я.
- Конечно, можно. Арч вот вообще все стены у себя какими-то страшными плакатами залепил.
Не откладывая дело в долгий ящик, мы занялись оживлением «тюремной камеры». Сначала получалось плохо: приклеить-то первый лист приклеили, но не к стене, а к Бадиной спине. К счастью, подоспевшая на крики Ляля помогла исправить ситуацию. Продолжали ремонт мы уже втроём, весело болтая, совсем как в прежние времена.
- Фух, - обессилено вздохнула Ляля, когда мы разгладили последний лист. – Всё.
- Не всё, - нахмурилась Бадя. – Тут пузырик!
Аккуратно передвигая ладошки, девочка попыталась пригладить вздутие, но лишь добилась того, что обои на его месте слиплись в толстую неровную складку. Бадя в ужасе прижала ладошки к щекам и широко распахнула рот, отчего стала напоминать героя Мунковской картины «Крик».
- Ничего страшного, - утешила подругу Ляля. – Будет дополнительная волна.
- Нет, - прохныкала девочка, - так нельзя. Надо переклеить.
- Анечке и так всё нравится. Правда?
Я утвердительно кивнула.
- Нет! - Староста протестующе топнула ножкой. – Надо, чтобы всё было красиво.