Корчась от отвращения, я пролистала издание, оказавшееся к тому же ещё и иллюстрированным. Судя по качеству иллюстраций, художник покончил с собой прежде, чем овладел изобразительным искусством хотя бы на уровне ученика начальной школы.
— О, харакири! — радостно воскликнула я, добравшись до раздела: "способы ухода из жизни для эстетов". Красиво, наверное, сей процесс будет смотреться в исполнении Ямато: ему пойдёт кимоно и траурно-торжественное выражение лица. Я бы даже выучила какую-нибудь грустную японскую песню по такому случаю…
— "Сеппуку", — заглядывая мне через плечо, произнёс аспирант.
— Это ты так выругался сейчас?
— Правильное название "сеппуку", а не "харакири". Но женщинам не дозволено делать сеппуку, так что тебе лучше подыскать что-нибудь менее экстравагантное. — Он выудил книгу у меня из рук и заинтересованно начал листать. — Откуда у тебя эта дрянь?
— Воздыхатель прислал.
— Воздыхатель болотного упыря Ёси?
— В смысле?
— На карточке написано.
— Какой ещё карточке?
Лженаречённый небрежно извлёк из книги маленький квадрат плотной бумаги и зачитал выведенное на нём послание:
— "Если хочешь жить, не приближайся к Жожо. Будешь мешать — умрёшь". Какая экспрессия. Ты перешла дорогу малолетке, которой сорвало крышу от нашего болотного друга?
— Нет, это от Николя.
— Хм… В любом случае, лучше избавиться от этой книги. Иначе твоё умерщвление могут списать на самоубийство.
— Спасибо за совет, но, боюсь, после умерщвления мне будет уже всё равно, на что его спишут, — невесело усмехнулась я.
— Зато мне не всё равно. Могут поползти слухи, что ты покончила с собой из-за меня.
— Прекрасно. Ты получишь по заслугам, и моя душа сможет упокоиться с миром.
— По заслугам? — искренне возмутился аспирант. — Я хоть когда-нибудь с тобой плохо обращался?
— Конечно. Ты постоянно надо мной издеваешься.
— Только на словах. Мне это помогает расслабиться, а ты — ярко выраженная мазохистка. Почему бы не сделать друг другу приятное?
Преисполненная праведного негодования, я начала доказывать, что хоть и склонна к душевному самобичеванию, удовольствия от этого не получаю ровно никакого, но лжевозлюбленный меня не слушал. Отвернувшись, он без зазрения совести открыл мой платяной шкаф и начал в нём копаться.
— Наденешь это, — как ни в чём не бывало распорядился он, закинув прямо мне на голову длинную зимнюю юбку из плотной ткани.
— Кто тебе разрешил копаться в моих вещах?!
— Хватит болтать и переодевайся.
— Зачем?
— Это часть твоего первого задания, солдат. Пошевеливайся.
Фольклорист беспардонно проигнорировал все призывы объяснить, что же конкретно от меня требуется. Спустя полчаса пути меня начали терзать подозрения. Уж не было ли задание просто предлогом для того, чтобы испечь меня заживо? Испепеляющая жара уже сошла на нет, ибо осень наконец вступила в свои права, но всё равно солнышко дарило ещё достаточно тепла, чтобы ограничиться лёгкой ветровкой, как это сделал мой спутник.
Когда мы преодолели раскинувшийся за селом густой ковёр иссохшей грязно-жёлтой луговой травы, стало очевидно, что направляемся мы к Куяшскому озеру. Я оживлённо стала тянуть шею, чтобы рассмотреть приветливо искрящийся впереди водоём. Несмотря на то, что в Крутом Куяше я жила уже без малого два месяца, мне ни разу не довелось посмотреть на озеро вблизи. Местные испытывали перед ним какой-то благоговейный трепет и предпочитали не осквернять негласную святыню своим присутствием, а одной по безлюдным полям разгуливать было боязно.
Чем ближе мы подходили к озеру, тем больше оно напоминало величественное древнее божество, уснувшее в глубокой расщелине, подставив ласковому солнышку свой зыбкий, эфемерный бок. Словно в такт умиротворённому дыханию идола, объятого всепоглощающей дрёмой, по зеркальной глади его кожи безмятежно скользила лёгкая рябь.
Чужой сон всегда заразителен, а уж преисполненный первозданной гармонии сон загадочных глубин и подавно. Не удивительно, что с каждым шагом, приближавшим меня к непробудным водам, количество зевков и порывов потереть слипающиеся глаза возрастало в геометрической прогрессии.
— Ямато-сама! Аня! — Звонкий детский голосок не мог потревожить божественный сон озера, но зато мгновенно разрушил кокон забвения, обволакивавший меня. Даже не видя зовущего и не вслушиваясь в звук его голоса, я могла понять, что кричит Бадя. Никто больше не добавлял к имени Ямато это нелепое "сама", по словам Бади являющееся вовсе не обещанием сделать что-то самостоятельно, а японским именным суффиксом, выражающим высшую степень уважения. Что-то вроде нашего "достопочтимый господин".
Аспиранту, судя по кислой гримасе, которая искажала его лицо при этом обращении, быть достопочтимым господином не нравилось. Ему вообще почему-то не нравилась Бадя. Вот и сейчас, настороженно зыркнув в её сторону, он велел мне сделать вид, что мы ничего не слышали.
— Ямато-сама!!! Аня!!! — повторила свой призыв сияющая от радости девочка, размахивая руками уже из положения стоя. Теперь не заметить её мог разве что глухой слепец.
— Эгей! — сдавшись, поприветствовала я старосту и её лучшую подругу.
— Что вы здесь делаете?! — сложив руки рупором, прокричала растянувшаяся на подстилке Ляля.
А упырь болотный его знает, что мы здесь делаем. В поисках поддержки я пнула своего компаньона. Тот в лучших традициях самого себя проигнорировал призыв, так что выкручиваться пришлось одной.
— Гуляем? — неуверенно предположила я. — А вы?!
— А у нас пикник! — Ляля потрясла в воздухе корзинкой.
Настроение моментально испортилось. Меня-то почему не пригласили? Неоднократно ведь говорила, что хочу поближе посмотреть на озеро.
— Нашли место! — неожиданно вмешался лженаречённый. — Не боитесь сами стать пикником для чудовища?!
— А мы смелые! — засмеялась Ляля.
— И нам тут нравится! — присоединилась Бадя. — Ямато-сама, Аня, давайте к нам!
Я было, наплевав на обиды, собралась согласиться, но аспирант меня опередил:
— Мы хотим побыть наедине! — Он бесцеремонно сгрёб моё запястье и потряс им в воздухе. — Может быть, в другой раз!
Бадя сникла.
— Да, в следующий раз не забудьте пригласить! — в порыве злорадства добавила я.