— А…а… — только и смогла выдавить я.
— Мне не придётся повторять дважды, верно? — не дожидаясь ответа, продолжил Версаль. — Ты ведь была лучшей ученицей в школе. И рассказывать никому ничего не надо. Иначе, дорогуша, придётся мне взять на хранение твой язык.
В трубке раздались короткие гудки и я, судорожно сжав её в руках, без сил рухнула на стул.
— Вот так, — развела руками Пелагея Поликарповна. — Как вы сами слышали, никакого отпуска.
Когда я долетела до дома по куяшскому бездорожью, то выглядела, как курортник, злоупотребивший грязевыми ваннами. Вваливаться в комнату лженаречённого в полуобморочном состоянии становилось хорошей традицией — мой вид его даже не удивил.
— Это ты виноват! — с порога набросилась на Ямато я. — Если бы не ты, ничего бы не случилось!
— Что произошло? — Голос, спросивший это, принадлежал Конопле.
— Ничего! — раздражённо выпалила я. — Просто начальница позвонила Николя, и он сказал, что я покину село только через чей-нибудь труп.
Фольклорист скептически хмыкнул.
— Ты знал, что так будет? — Я с ненавистью посмотрела в его холодное, расчётливое лицо.
— Рассматривал такой вариант.
Он знал. Знал, и всё равно заставил меня пройти через этот кошмар. Зачем? Чтобы, когда разбитая марионетка приползёт обратно, с чувством собственного достоинства заявить, что подобного следовало ожидать?
Мои плечи судорожно задрожали, а с губ сорвался странный, не свойственный мне смешок. За ним последовал ещё один, потом ещё, и вот уже я зашлась в припадке злого, истерического хохота. Конопля смотрел на меня обеспокоено, Ямато — со скукой ветеринара, только что сообщившего очередному безутешному клиенту, что его ненаглядного хомячка пришлось усыпить.
— Всё в порядке, — сквозь смех проговорила я. — В конце концов, мы все умрём. Семьюдесятью годами раньше, семьюдесятью годами позже — какая разница? К тому же, здесь аномальная зона, возможно, мне удастся восстать в виде зомби. Вот умора будет.
— По-моему, у неё истерика, — осторожно предположил Конопля.
— Определённо, — подтвердил Ямато.
— И что делать?
— Пусть поплачет, если хочется.
— Мне кажется, она смеётся.
— Пока да.
Я внутренне взбунтовалась против этого "пока", но, словно в подтверждение слов лженаречённого, на щеках прочертили мокрые дорожки первые слёзы.
— Ну и ладно, ну и уезжайте! И без вас не пропаду!
— Что? — Брови Конопли взметнулись вверх. — С чего ты взяла, что мы тебя тут оставим?
— Ну, как же… Я ведь не могу покинуть село.
— Можешь, — возразил Ямато.
— Как? — Я так удивилась, что перестала плакать.
— Дойдёшь до станции, переодевшись мной, — гордо объявил Коля.
— А ты сам?
— А я останусь здесь и буду притворяться тобой, пока вы не вернётесь.
— Мы уже всё обсудили, — подхватил Ямато. — Для твоей тёти оставим записку, что я уехал из-за ссоры, и ты отказываешься покидать комнату до тех пор, пока я не прибегу обратно с извинениями. Версаль же решит, что ты заперлась дома, потому что слишком напугана его угрозами.
— Всё идеально, — торжествующе закончил Конопля.
— Но я не могу…
— Можешь, — перебил меня фольклорист.
— Но Коля не должен…
— Должен, — отрезал эколог.
Я обречённо вздохнула — спорить с Ямато и человеком, поддерживающим каждое его слово, было бессмысленно.
Увидев, что сопротивление сломлено, лженаречённый притащил пачку бумаги и заставил меня до посинения писать разнообразные фразы, которые Конопля смог бы подсовывать под дверь в качестве ответов на вопросы тёти. Последние приготовления мы завершили уже на рассвете.
Утро выдалось серым и зябким. И хотя физически холода я не ощущала, — чтобы сделаться похожей на Колю, пришлось нацепить несколько толстых свитеров — постоянно хотелось поёжиться. Пока мы шли по селу, мне всё чудилось, что за нами следят. Воображение заставляло невидимых преследователей высовываться из-за углов, разглядывать меня сквозь дыры в заборах, коварно усмехаться за плотно задёрнутыми занавесками.
На платформу мы прибыли задолго до поезда. Организм настоятельно требовал компенсации за всенощное бодрствование и, едва первые лучи холодного осеннего солнца поползли через луг к селу, я, присев на мокрую, вылизанную утренним туманом скамейку, методично заклевала носом. Выныривая из забытья, я каждый раз с тревогой посматривала на бегущий к селу склон, но он по-прежнему оставался пустынным.
— Думаешь, всё будет хорошо? — не выдержав, спросила я у аспиранта, который ни в пример мне расслабленно прохаживался взад-вперёд по платформе.
— Вряд ли. Я не готовился.
— К чему? — не дошло до меня.
— К экзаменам… И с научником больше месяца не связывался. — Он раздражённо поддел носком ботинка оказавшийся на пути камушек. — Всё из-за старосты. Слежка за ней отняла слишком много времени.
— Ты за Бадей ещё и следил? — возмутилась я.
— Разумеется. Почему тебя это удивляет?
Пока мы в очередной раз спорили, стоит ли опасаться мою лучшую подругу, успели не только дождаться поезда, но и доехать до города. Завершилась наша оживлённая дискуссия ссорой, из-за которой мы распрощались прямо на вокзале, причём не в лучших отношениях. Глядя на исчезающую в толпе спину Ямато, я окончательно убедилась, что он полный идиот. А ещё — что я его люблю.
Глава 17
Вновь начавшийся дождь размывал безликую улицу за окном. Безжалостный октябрьский ветер уже сорвал с деревьев последние яркие пятна листьев, и в городе воцарилась унылая серость межсезонья.
С того момента, как мы с Ямато расстались на вокзале, прошло уже больше недели, и, дни напролёт валяясь на диване в своей пустой квартире, я всё глубже погружалась в пучины осенней депрессии.
— Тот в здравой памяти не проживёт и дня, кто будет в вас влюблён…
Вздрогнув, я затравленно завертела головой в поисках того, кто посмел так бестактно извлечь из глубин моей души и озвучить самое сокровенное. Говорил телевизор, на пульте от которого, как выяснилось, я лежала. "Гусарская баллада", один из моих любимых фильмов, уже близился к финальным титрам, но, не успела я расстроиться по этому поводу, как в дверь позвонили. Нежданным гостем оказалась Женька.