– Тогда терпи, – ответил Иггельд и сам удивился, что так уверенно разговаривает с могучим Ратшей, самым сильным воином их края, идолом мальчишек. – Быстрее будем на месте.
– На каком?
– Откуда прилетели, – ответил Иггельд.
– А-а-а, – протянул Ратша. – А я думал, он несет нас в драконье гнездо. Как добычу.
Иггельд раскрыл рот, чтобы объяснять, спорить, доказывать, бороться с невежеством, захлопнул, догадавшись, хоть и не сразу, что воин так шутит, а у него, у Иггельда, с пониманием шуток всегда происходит что-то не так. Не так понимает или не понимает вовсе.
Горы разрастались, раздвигались, уже не видно далекой зелени, горы от края мира и до края, вон наконец знакомый хребет, вершины поднимаются навстречу падающему дракону… ну не падающему, но крылья подобрал почти наполовину, проваливается сквозь бьющий снизу ветер, так тонет большой плоский камень: не мчится вниз, а идет медленно, плавно, покачиваясь из стороны в сторону.
Иггельд предостерегающе постучал по спине – не увлекайся, чувствовал за спиной сдавленное дыхание Ратши, да и у самого сердце почти остановилось. Черныш наконец начал выдвигать крылья шире, еще шире, ветер снизу становился все тише, наконец Черныш поплыл на растопыренных парусах, ветра уже нет, желудки опустились на место.
И все равно зеленая долина выглядела маленькой и жалкой в сравнении с грозным величием холодных гор. Домики совсем крохотные, ямки котлованов едва заметные в полутьме, а освещенные дома выглядят отсюда как слабые светлячки.
Черныш сделал полный круг, выбирая место для посадки. На площади находился только один человек, он сидел на пустой опрокинутой бочке, а когда Черныш снизился, из-за домов вышли еще люди, их лиц Иггельд в полутьме не рассмотрел: Черныш закрыл крыльями. Ветер теперь в лицо, затем спина вздыбилась, Ратша охнул и крепче ухватился за Иггельда, это Черныш опустился на зад, но не проехался, обдирая еще мягкую плоть, а как прилип, крылья с сухим треском потянулись на спину.
Ратша шумно выдохнул, Иггельд расстегивал ремни, руки почему-то дрожали. Ратша исчез, а когда Иггельд соскользнул по гладкому боку на землю, Ратша уже без всякой боязни стоял почти у самой морды Черныша. Подошел Апоница, хлопнул Ратшу по плечу.
– С посвящением!.. Раньше не летал?
– Только с ложа на пол, – признался Ратша.
– Ну и как, понравилось?
– С ложа на пол?
Оба рассмеялись, подошли Шварн и Чудин. Поздравили Ратшу, тот поворачивался гордый, указал на подошедшего Иггельда:
– Вы хоть узнаете в нем того заморыша, что унес за пазухой другого заморыша?.. Признаете дохликов, что ушли умирать в горы?
Апоница внимательно всматривался в Иггельда, сказал торопливо:
– Пойдемте ко мне в дом. Как я понимаю, ты готов отдать его в котлован…
Иггельд ахнул, что его так поняли, отшатнулся, прокричал:
– Да как же… да ни за что! Апоница, как ты мог… Как мог на меня такое?.. Да чтоб я друга в темницу?
Он задохнулся от возмущения, грудь ходила ходуном, разводил руками, не мог отыскать слов, только побагровел, кончики ушей вспыхнули. Апоница смотрел пристально, наконец тяжело вздохнул, уронил взгляд.
– Ладно, прости… Истолковал так, как будто ты… уже не совсем сумасшедший. Ладно, что будет, то будет. А чего не будет, того и не будет. Пусть этот летающий… заночует в моем дворе. Ничего не разрушит?.. Ладно, даже если и разрушит. Пойдем, здесь все-таки городская площадь. И хотя город существует благодаря драконам, но все же… порядки все ужесточаются.
– Черныш, – сказал Иггельд. – За мной!
Он видел, как все четверо напрягаются, как деревенеют лица, а улыбки застывают, когда горячее дыхание из нависающей над ними пасти дракона развевает волосы. Черныш добросовестно шел следом, очень близко шел, желая быть в стае всемогущих людей, гордый тем, что приняли, что тоже с ними, и только жаль, что другие драконы не видят, что он идет, тоже человек, вместе со всеми.
Во дворе Апоницы сперва пришлось загнать в сараи трех свиней, увести коня и шугнуть кур. Черныш лег возле колодца, голова с вытаращенными глазами оказалась возле ведра. Апоница вздохнул, но ничего не сказал, широким жестом пригласил всех в дом.
Уже на крыльце оглянулся, спросил с глубоко упрятанным беспокойством:
– А его не надо привязывать… хотя бы к коновязи?
– К коновязи?
– Да, это глупо, он и всю конюшню на себе утащит, но хотя бы… чтобы он видел?
Иггельд сказал с упреком, хотя раздувался от гордости:
– Посмотрите на него! Разве похоже, что он собирается убежать?
Черныш приподнял голову, видя, как все четверо рассматривают его с крыльца. Хвост заскреб по земле, а голова приподнялась. Иггельд увидел, что дракон готов сорваться с места, уверенный, что с ним хотят играть, крикнул поспешно:
– Лежать!.. Сторожи!
Черныш замер, на морде готовность не пропустить никого во двор, бдить и не пущать, Апоница вздохнул:
– А что он сторожит? И от кого?.. Ладно, постараюсь предупредить всех домашних, чтобы ни под каким предлогом не выходили.
ГЛАВА 7
В просторном доме Апоницы собрались в самой большой комнате, он устроил настоящий пир: велел сестре, что жила в его доме взамен давно умершей жены, достать из подвала острый вантийский сыр, мясо молодого теленка, отваренное в редких травах, что придавали особый пряный вкус давно привычному мясу, на столе появился и кувшин вина, но Иггельд, как с неудовольствием заметил Апоница, ел драгоценное мясо так же безучастно, как и обычное, а сыр глотал, не смакуя и даже не разжевывая.
Да что это я, спохватился он, я уже постарел, по-настоящему постарел, стал ценить вкусную еду и питье, а этот молодой и горячий пока не знает и не ищет удовольствия во вкусной еде, для него высшая радость – драконы! А для меня… разве не так?
В просторной комнате один светильник горел у дверей, другой на столе, оба давали слабый оранжевый свет, зато в широкое окно смотрела огромная полная луна и заливала комнату ярким светом ночного солнца. Светильник же подсвечивал лица снизу, делая их странными и незнакомыми, по стенам двигались широкие пугающие тени.
Ратша толкнул впавшего в раздумья хозяина.
– Не спи за столом!
Апоница вздрогнул, на него смотрели с улыбками, со всех сторон блестели молодые здоровые зубы, слышался стук ножей, отделяющих куски мяса и сыра.
– Я думаю, – огрызнулся он. – Это вы еще не думаете, а… как молодые драконы!
– А старые? – спросил Шварн хитренько.
– Старые драконы уже думают, – отрезал Апоница с достоинством. – На то они и старые. Я вот что думаю, Иггельд… Ты сделал великое дело. По-настоящему великое. Жаль только, что никто тебя не поддержит.
Все насторожились, Шварн спросил с непониманием:
– В чем?
– В новых методах, – отрезал Апоница. – Вы что, не заметили? Это же не просто чудачество. Иггельд сумел воспитать… вылепить, создать!.. не дракона-раба, как у нас, не дракона-помощника. У него это друг, что за косой взгляд на хозяина раздерет нас всех в клочья!
Ратша зябко повел плечами, вздрогнул.
– Да, – признался он, – ты в самую точку! Эта зверюга все время смотрит то на него, то на всех нас и как бы умоляет: ну попробуйте толкнуть моего хозяина или замахнитесь, ну сделайте что-нибудь такое, чтобы я получил право показать хозяину, как я его люблю!.. Представляю, как бы он доказывал. И подошвы бы не выплюнул!
Иггельд смутился, жалко покраснел, запротестовал:
– Да что вы такое на него говорите! Он же такой умный!
Он не понял, почему все переглянулись, Ратша сказал довольно:
– Ага, даже не сказал, что у него зверь покорный или хотя бы послушный!.. Он сам не считает его рабом, заметили? Говорит о нем, как… об Апонице!
Все заулыбались, Апоница оставался серьезным, кивнул.
– Ты прав, Ратша. Хоть и кичишься, что знаток только воинского дела, но пожил с нами, многое понял лучше, чем мы, ибо смотришь со стороны.
Лунный свет померк, в комнате стало намного темнее. Ратша охнул, сдавленно выругался. Перед окном, заслоняя весь проем, поднималась огромная блестящая в лунном свете глыба. Искры рассыпались на чуть изогнутых металлических пластинках, искрились на двух толстых выступах, из-под которых страшным огнем горящих углей полыхали пурпурно-красные глаза. Ниже на сильно выдвинутом широком уступе из двух красиво вырезанных ноздрей шел легкий синеватый дымок. Пасть приоткрылась, грозно блеснули огромные зубы, вспыхнул жарким огнем высунутый язык, совсем уж жутко смотрелась уходящая вглубь глотка.