– Кстати, мои соболезнования по поводу «лагеря гениев», – говорит она.
– Что?
– Это мы с Милли так назвали твой научный лагерь, куда ты собирался, – поясняет она, склонив голову набок. – Может, у тебя еще будет шанс? Следующим летом, например? Или уже слишком поздно?
– Да. Весь смысл был в дополнительных баллах для поступления в колледж.
В отсутствие Милли сарказм у меня как-то не получается. Разговаривать так с Обри – все равно что пинать щенка ногами.
– Жаль. Честно говоря, не думала, что ты все-таки поедешь на остров. Ты вроде так резко был против…
– Оказалось, что у меня особо нет выбора.
– Похоже, у нас у всех его не было.
Обри закидывает ногу на ногу и, покачивая ступней, уставляется в окно на сгущающиеся тучи. От Хайанниса до Чаячьего острова тридцать пять миль, и погода портится чем дальше, тем больше.
– Твой отец – дядя Андерс… – Обри произносит так, будто это имя персонажа из фильма. – Какой он? Я совсем его не помню. Кажется, последний раз мы виделись, когда мне было пять?
– Он… настойчивый, я бы так сказал.
Голубые глаза Обри рассеянно глядят куда-то вдаль.
– О нем папа меньше всего говорит. Мне кажется, тетя Аллисон ему ближе всего, к дяде Арчеру он относится как-то покровительственно… А вот твоего отца едва вспоминает. Не знаю почему.
Сглотнув, я облизываю губы. Это скользкая тема. Как много можно ей сказать?
– Отец, он… всегда был как бы «белой вороной» в семье. По крайней мере, ему самому так казалось, насколько я понимаю.
– Вы с ним близки?
С этим козлом?! Еще чего! Однако я проглатываю неприятную правду и, изображая безразличие, пожимаю плечами:
– Все сложно. Сама, наверное, сталкивалась…
– Да уж. Особенно в последнее время.
Окно покрывается капельками дождя. Обри, приложив ладони козырьком к стеклу, выглядывает наружу.
– Думаешь, она будет ждать нас на пристани?
– Милли? Считаешь, найдет до того времени компанию получше? – не без надежды спрашиваю я.
– Да я не про нее, – смеется Обри. – Про бабушку.
Ее искренняя реакция застает меня врасплох. Мы как-то слишком легко нашли общий язык, и это не здорово. Как говорят на всяких реалити-шоу: «Я здесь не для того, чтобы заводить друзей».
– Ага, сейчас, – фыркаю я. – Она больше ни одного письма не прислала.
Лицо Обри омрачается.
– Тебе тоже? Я шесть раз ей писала, и она не ответила.
– Я не написал ни разу – с тем же результатом.
– Прямо мороз по коже. – Обри даже слегка поеживается, хотя речь, понятно, идет не о температуре. – Не понимаю. Ну ладно, впервые написать своим внукам с предложением о работе – как будто не родным, а просто наемным помощникам! Но могла бы по крайней мере как-то поддерживать контакт… В чем вообще весь смысл, если она даже не пытается узнать нас поближе?
– Дешевая рабочая сила, – пытаюсь пошутить я, но у Обри только еще больше опускаются уголки рта.
Я уже собираюсь отойти под каким-нибудь предлогом, когда замечаю яркую красную вспышку на лестнице – Милли возвращается. Это должно было бы подстегнуть меня еще больше, но я почему-то не двигаюсь с места.
– Разбирайте.
Милли с трудом удерживает в руках четыре пластиковых стакана – один с прозрачной жидкостью до краев и большой долькой лайма, три других со льдом. Усевшись рядом с Обри, разливает содержимое поровну и протягивает нам двоим.
– За – ну, не знаю, за долгожданную встречу с таинственной Милдред, наверное.
Мы чокаемся. Обри делает длинный глоток, но почти тут же все выплевывает.
– Фу! Милли, что это?!
Та невозмутимо протягивает ей платок.
– Пардон, забыла про лайм. – Она выдавливает в стаканы сок из дольки. – Джин с тоником, а что?
– Ты серьезно?! – Обри с гримасой отвращения отставляет свой. – Спасибо, но я не пью спиртное. Как тебе его вообще продали?
– У меня свои хитрости. – Милли отвлекается на гуськом спускающихся по лестнице пассажиров, которых дождь прогнал с верхней палубы, потом вновь переводит взгляд на нас с Обри. – Ну, потрепались на славу, давайте теперь всерьез. Что мы друг от друга скрываем?
У меня разом пересыхает в горле.
– О чем ты?
Милли пожимает плечами.
– Вся наша семья – одни сплошные секреты. У Стори по-другому не бывает. Наверняка у вас найдется что-нибудь интересненькое. – Она наклоняет стакан в мою сторону. – Давай, выкладывай.
Я чувствую, как дергается мускул под челюстью. Я бросаю взгляд на Обри – та вся побледнела, что и веснушек стало не видно.
– Нет у меня никаких секретов.
– У меня тоже, – выпаливает она. Руки стиснуты на коленях, вид такой, словно вот-вот расплачется или ее стошнит. Я был прав – врать она совсем не умеет, с этим у нее даже хуже моего.