Эдит Ляуш уже не была тринадцатилетней девчонкой, начитавшейся романтических повестей, ожидающей своей первой любви. Сейчас она взрослая женщина, познала немало в жизни, год назад пережила смерть человека, которого любила. Она понимала: то, что связывало ее когда-то с пятнадцатилетним юношей, могло стать каким-то мостиком к новому сближению, если этого захочет Ганс. Пусть он будет таким, какой есть. Пора забыть о том наивном мальчишке.
Полгода жизни с Рудольфом, закончившиеся его самоубийством (из материалов следствия она узнала, что ее Руди, который в течение этого полугода и словом не обмолвился о политике, был замешан в заговоре против фюрера), позволили, как ей тогда казалось, забыть о девичьей любви к пятнадцатилетнему мальчишке. И когда она услышала произнесенное Гретой имя обер-лейтенанта Ганса Клоса, то ее удивило только стечение обстоятельств, а дарственная надпись на его фотографии больше растрогала сентиментальную Грету, чем ее. И когда вместе с Гретой они пошли в квартиру Ганса и из-за шторы вышел человек, который произнес только одно слово: «Эдит», – она почувствовала, как забилось ее сердце.
Грета размеренно дышала, свернувшись в клубок, прижавшись к ней, как ребенок.
«Я хотела бы иметь ребенка, – подумала Эдит. – Ребенка, похожего на Ганса». Эта мысль рассмешила ее.
– Боже мой, – громко произнесла она, – я даже не спросила, может быть, он женат?
Девушка внезапно услышала какой-то шорох за окном. Или ей это только показалось? «Видимо, прислуга возвращается» – подумала она в полусне и решила, что отдаст Грете свои консервы, чтобы она не обвиняла в краже и без того запуганную женщину. И в этот момент раздался звон разбитого стекла в окне, а потом тишину разорвала автоматная очередь… Перепуганная Грета сидела на кровати и истерично кричала.
Эдит сорвалась с места, пытаясь вспомнить, куда она положила пистолет, и вдруг пожалела, что не держит оружия под подушкой, как та неизвестная ей девушка, бывшая соседка Греты, которую из-за психического заболевания отправили в Берлин. И когда Эдит наконец нашла свой пистолет, она услышала за окном тяжелые шаги, громкие голоса патрульных и стук в дверь.
– Минуточку, – спокойно ответила она, набросила на плечи плащ, надела сапоги и только тогда подошла к двери.
Несколько перепуганных и также наспех одетых людей ввалились в комнату, а кто-то из них уже на пороге сказал:
– Я врач! Кому оказать помощь?
Включили свет. И тогда Эдит увидела, что ее постель, на которой она сначала лежала, собираясь спать, и откуда потом перебралась к Грете, чтобы спастись от холода, была пробита пулями из автомата. Эдит успела только подумать: «Кто-то хотел меня убить», а потом словно куда-то провалилась… Придя в себя, она увидела наклонившегося над ней мужчину, который назвался врачом.
– Теперь легче, фрейлейн Эдит? Ничего опасного, только потеря сознания. Обычная реакция. Шок.
8
1 января Клос встал поздно, побрился, съел яичницу с ветчиной, приготовленную Куртом, поговорил со своим ординарцем о вчерашнем новогоднем вечере. Курт был счастлив – проспал всю ночь напролет возле своей Маргариты. Он принес кусок шоколадного торта, чтобы господин обер-лейтенант («Господин капитан», – поправился Курт, ибо о присвоении нового звания Клосу он уже знал) тоже попробовал. Клос отведал торт, похвалил кулинарные способности подруги Курта. Услышал, что тот собирается на ней жениться, но, конечно, только после победного окончания войны. Потом ординарец начал пересказывать своему командиру всевозможные слухи, которые ходили среди солдат и унтер-офицеров. Клос, как всегда, выслушал его внимательно, ибо благодаря словоохотливости Курта не раз получал ценную информацию.
– Этой ночью снова напали бандиты, – сказал Курт.
– Правда? – без особого любопытства спросил Клос.
– Девушки жили неподалеку от вокзала. Одна из них только вчера приехала… Не понимаю, господин капитан, как можно поселять девушек в комнате на первом этаже?