Другая сестричка, как говорили, была лилипуткой, что значит то же что карлица.
Тетя Инграсия забрала их из школы и у старшей Карины в четырнадцать лет был дружок а другая двенадцатилетняя Петра за ними шпионила. Дядя Даниелито не имел сильного характера и оставлял семью на волю волн словно судно без штурвала. Инграсия ненавидела меня потому что я писала картины и была красивой как модель с картины Модильяни «Женщина в черном галстуке».
Тетя Инграсия считала что я тоже была не совсем нормальной но скрывала это за своим рисованием и приятной внешностью. Я думаю она не ошибалась… Я жила только ради живописи и окружающий мир переставал существовать когда я оставалась наедине с собой на прекрасном острове цветов и оттенков.
Тетя Инграсия жила на окраине города, в большом доме с садом. Дядя Даниелито работал в нотариальной конторе и редко появлялся дома.
Я выросла плохо представляя себе нормальный брак и здоровую семью. Я поклялась не выходить замуж. Поклялась жить ради живописи. Я поклялась много в чем пока не узнала, что клясться грешно и тогда я больше не клялась.
Когда Карина забеременела пришла тетя Нене в отчаянии предлагая тете Инграсии заставить ее сделать аборт. Мать-одиночка в пятнадцать лет, нет, только не это…
Я спросила у Петры видела ли она как парень делал девушку беременной а она сказала что я отсталая и хоть и рисую, а гораздо невежественнее чем я сама думала, и она мне все рассказала.
В восемнадцать лет четырнадцатилетняя девочка открыла мне глаза. Меня это очень расстроило как и история с абортом который я увидела во сне и нарисовала. На большом куске картона я изобразила карту мира в центре которой плавал головастик пытаясь защититься от трезубца который хотел проткнуть его, и головастик вдруг начинал напоминать человеческое семечко, уродливого младенца постепенно меняющегося и в конце концов превратившегося в милое дитя, и тогда трезубец воткнулся в его пузико и он уплыл вверх за границу карты. Эту картонку на которой приключения этого крошечного существа были показаны с разных сторон внимательно изучали и социальные психологи воспользовались случаем чтобы задать мне вопросы, на которые я старалась отвечать так чтобы как можно сильнее их запутать. Думаю, я их запутала. Я прочитала их наивные заключения. Про себя я посмеялась над ними, над их самоуверенностью и их жалостью по отношению ко мне.
Когда я придумала название для своей работы думаю они осознали ошибочность своей интерпретации: «Аборт». Так я ее назвала.
За «Аборт» я выиграла медаль.
Тетя Нене и моя сестра Карина
Карина умоляла меня остаться с ней на весь день и всю ночь до следующего утра потому что ей было страшно.
Я осталась. Признаюсь что шестипалость и ее идиотизм вызывали у меня отвращение.
Она рассказала мне что когда она оставалась на кухне в доме, который как я уже упоминала был большой и старинный, приходил сосед с другого участка и они принимались целоваться – и от каждого поцелуя я… – а потом раздевались и он сжимал ее и она не знала почему в первый раз ей было очень больно между ног и сильно пошла кровь, но она не сказала маме то есть моей тете Инграсии. Теперь она понимала что надо было ей сказать потому что тетя Нене накричала на нее и назвала беременной идиоткой и сказала что ее отвезут в одно место где ее снова сделают небеременной и еще Карина попросила у меня совета. Но я ничего не сказала потому что еще не разбиралась в проблеме. Она обняла меня.
Когда Нене пришла в одиннадцать на следующий день мы уже были готовы и вместе с ней сели в повозку из тех закрытых в которые впрягают лошадку и направились на окраину города. Остановились в бедном районе. «Ад» решила я назвать свою следующую картонку которая уже зрела во мне как и в Карине, теперь я знаю, зрел ребенок, но Нене сказала что он еще не был ребенком всего через три месяца после первородного греха совершенного племянницей Кариной и соседом, цветоводом, женатым и пожилым человеком годившимся в отцы обесчещенной Карине, о котором не следовало рассказывать никому, даже дяде Даниелито который был двоюродным братом как для нее так и для мамы и для Инграсии. И она добавила что хоть Даниелито и размазня если тут в нем проснется свирепость ко всей этой похабщине мы добавим еще и семейную трагедию.
Я заметила что Карина плакала без слез и пальчиками поглаживала живот когда тетя Нене сказала про похабщину, и я поняла что Карина любила ребенка которого носила в утробе и у меня мурашки побежали по коже.