Ветки раздвинулись, и мокрая зелёная мордочка заглянула в окошко:
- Ты чего спрятался? А ты кто?
- Домовой, - ответил Кузька.
- Домовых не бывает! Про них только сказки есть, - сказал лесной житель. - Чего пугаешь?
Кузька не стал спорить. Люди и то боятся домовых. А зеленохвостик подавно испугается и поминай как звали. И поминать-то будет некого.
- А ты кто? Здешняя неведомая зверушка?
- А вот и нет! Не угадал! Ещё угадывай!
Кузька ответил, что всю жизнь будет думать и не угадает.
- Всю-всю жизнь? - восхитился незнакомец. - И не угадаешь? Лесовик я, леший, вот кто. И зовут меня Лешик. Мне уже пять веков. А моему дедушке Диадоху сто веков!
"Из огня да в полымя", - подумал Кузька и со страху забился под ель как можно глубже.
- Врёшеньки-врёшь! У леших клыки до самого носа торчат, язык во рту не умещается, наружу высунут, и живот на сторону мешком висит. Не похож ты на них.
Нечего зря на себя наговаривать!
- Ты перепутал! Это про домовых рассказывают, что у них язык наружу и живот мешком. - Кузька онемел от такого нахальства, а Лешик продолжал: Мой тятя выше этой ёлки! Он в Обгорелый лес ушёл. Лет на пять или на пятьдесят, как управится.
Дедушка говорит, там давно хорошего хозяина не было. А без хозяина лес сирота:
сушь да глушь. Хозяин хорош - и лес пригож. Хозяин шагнёт - и дело пойдёт. Мы с дедом тут хозяева.
- А правда, твой дед, старый леший, - лихой злодей? Зря народ пугает, в болоте топит, на деревья забрасывает. Детей крадёт, коров угоняет. А рявкнет - уши не успеешь загородить и оглохнешь!
Сказал Кузька всё, что знал про леших, и самому стало страшно. Схватил сундучок - и под дождь, мимо куста Растрёпыша, мимо Рыжки и Трясушки, мимо Кривобоконькой и Сиволапки.
Скорей в маленькую деревню у небольшой речки, в лучшую избу, где так уютно, когда за окнами непогода. Сколько раз Кузька пел обидные дразнилки дождю, показывал ему язык из-под печки. И вот ливень настиг домовёнка в чужом страшном лесу.
- Не уйдёшь! Улюлю! - заревел поток, потащил, закрутил Кузьку, как щепку, пока рубаха не зацепилась за куст. Хорошо, рубаха крепкая, держит своего хозяина.
Но и печальному, и страшному бывает конец. Перестал дождь. Улетел ветер. Каплют капли с веток. Шлёпают лягушки по лужам. Им хорошо. Они знают, куда прыгать. А Кузька так и будет висеть тут, как мокрый лист, потом, как сухой, потом осыплется и замёрзнет под снегом.
- А, вот ты где! Что ты тут делаешь? - Возле куста, рот до ушей, стоял Лешик. - Или ты правда домовой, ежели моего дедушку не знаешь?
И Кузька, болтаясь на кусте, услышал, что дедушка у Лешика - добрый, разумный, красивый, зайчиков пасёт, птиц бережёт, деревья растит.
- А не знает ли твой дед маленькую деревню у небольшой речки? - стуча зубами поинтересовался Кузька.
- Дедушка Диадох всё знает! - ответил Лешик. - Побежали к нему! Куст Колючие лапки, отпусти моего друга!
Куст зашелестел и ещё крепче обхватил домовёнка.
- Говоришь, спас его? Поток тащил его в Бездонный овраг? Какой ты хороший, куст Колючие лапки! Спасибо тебе!
Ветки отпустили Кузьку.
- Поклонись кусту, - шепнул Лешик. - Он это любит.
Пришлось кланяться кусту. А потом и куст Колючие лапки долго махал вслед друзьям всеми своими листьями и колючками.
БЕРЛОГА
Маленький домовёнок вслед за маленьким лешонком выскочил на большую поляну.
Посреди - бугор, на бугре - сосна, красная, как огонь в печи. Большой корявый пень под сосной качнулся, приподнялся. Под ним открылась дыра. Из дыры, упираясь в землю корнями, полез ещё один корявый пень. Кузька наутёк от такого ужаса.
- Постой, сынок, погоди чуток! - добрым голосом крикнул ему пень. - И ты, Лиса, постой!
Пень шагнул к кустам и вытащил из них рыжую Лису.
Тут Кузька разглядел, что у пня не корни, а руки и ноги.
- Ты смотри, зайчишек молоденьких не лови. Они у меня все на счету, сказал живой пень, держа в руках Лису. - Вот разведётся у нас побольше зайцев, тогда и гоняйся за лопоухими.
Пень погрозил Лисе пальцем и поставил на землю. Морда у Лисы была такая, будто она сама только что держала кого-то поперёк живота, учила уму-разуму. Быстро оглядев Кузьку, Лиса гордо ушла в кусты.
Так вот какой дедушка Диадох! Руки-ноги похожи на корни, волосы - на сухую траву, борода - на мох, а глаза - как ясное небо.
- А это кто же? На кого похожий? - спросил дед Диадох, разглядывая Кузьку. - Для медвежонка слишком голый. Для лягушонка слишком лохматый. Водяной посуху не ходит. На кикимору не очень похож. И весь трясётся. Уж не родня ли ты нашей осине?
Кузька так стучал зубами, что дятлы на стук откликались.
- Да он озяб! - Дед схватил домовёнка, утащил его под пень, в чёрную нору, и опустил во что-то шуршащее, мягкое, тёплое.
Когда глаза привыкли к темноте, Кузька разобрал, что сидит в коробе с сухими листьями.
- Сколько живу на свете, - удивлялся дед, - таких лешонков не видал.
- Он не лешонок, дедушка. Он - домовёнок.
- А-а. То-то, гляжу, больно дикий. Из роду домовых, говоришь? Слыхать слыхал, видать не видал. Это растёт на тебе или как? - тронул он Кузькину одежду, с которой текла вода.
Вместо ответа Кузька начал стаскивать мокрые лапти, рубаху.
- Вот-вот, так я и думал. Скидывай, сынок, погрейся чуток, - ласково приговаривал дед Диадох, забирая одежду и укладывая дрожащего Кузьку поглубже в короб. - Лежи, согревайся, сил набирайся. Деревья по осени тоже листву сбрасывают, холодную да мокрую. Весной новая вырастет.
- У меня не вырастет! - испугался Кузька.
- Зато высохнет! - успокоил его дед, укутывая по самую шею сухими листьями. - А это что? - и взял у Кузьки сундучок.
- Там тайна, дедушка! - ещё больше испугался Кузька.
- Ну, коли так, береги её! - сказал дед, помогая запрятать сундучок на самое дно короба.
Кузька огляделся. Батюшки, сколько змей, целые выводки! Не сразу догадаешься, что это извиваются и свешиваются с потолка корни деревьев.
Раз восемь в дверь заглянула любопытная заячья мордочка. То ли восемь зайцев один за другим прибегали взглянуть на Кузьку, то ли заяц, которого старый леший спас от Лисы, заглядывал восемь раз.