Перед взрывом нашу ПКЗ-100 отбуксировали в Селезневку — так называли губу Селезневую. Место это обычное, мне не запомнилось — вода, сопки, туман и больше ничего! Тайны для нас не делали, сказали — в такой-то день и в такой-то час будет атомный взрыв. Но взрыв удался только со второй попытки, якобы из-за перегоревшего предохранителя в электросхеме.
День тот выдался пасмурным, разве что кое-где ветер облака раздергивал. Времени было около 17 часов, смеркалось. Перед взрывом по трансляции дали объяву — «Уйти с палубы». Кто ушел, а кто и остался. Я был на палубе.
Самого взрыва, то есть грибовидного облака, которое обычно описывают, такого я не видел. Грохота или же других громких звуков тоже не слышал. В той стороне, куда мы смотрели, вдруг как будто рассвело, и потом долго, минут пять, наверное, угасало, темнело. Вот и все
А назавтра бригаду посадили на катер и — в Черную губу!
В Черной обошли на катере уцелевшие корабли. Глянули на «Гремящего», и стало жутко. У него весь левый борт — черный! Не только краска обуглилась, сама сталь обгорела! Мачта на эсминце погнута, носовая оконечность набок свернута, до якорного клюза!
Другие корабли тоже побиты — у всех вмятины на надстройках и дымоходах, а на палубах люди в защитных химкомплектах поливают все вокруг водой из брандспойтов. Что запомнилось? Рядом с одним из кораблей стоял морской буксир финской постройки, у таких на мачте имелась водяная пушка, и вот из нее била мощная струя пенного раствора
С катера видел, как по берегу разметало, раскидало всю армейскую технику, а на месте, где стояла вышка, в скалах образовалась воронка — расплавленные коричневые камни, похожие на сталактиты, и было свечение неестественного цвета — я такого раньше не видел.
На корабли в тот день нас не высаживали. Сказали, мол, высокий уровень радиации. А нам завтра на этих кораблях работать! Страшно! Дня три мы боялись, а потом привыкли, что ли. Раз ничего не случилось, значит, и дальше будем жить — так думали. Я только через годы понял — смертниками мы были.
На вторые сутки после взрыва меня, Алешина, Андреева, Бызова и Пестовского по распоряжению капитана I ранга Мигиренко высадили на эсминец «Гремящий». Задание — выполнить демонтаж контрольно-измерительных приборов в помещениях эсминца, упаковать в ящики, вынести их на палубу и погрузить на катер для отправки в Ленинград, затем вместо снятых приборов произвести монтаж новых.
Высадились на «Гремящий». На нем — ни души! Надстройки и переборки у корабля помяты ударной волной, двери от деформаций заклинило — не открыть. И так пробовали, и сяк, взяли кувалды, но и они не помогли. Тогда стали резать электросваркой.
Наконец приборы сняли, уложили, отгрузили, надо ставить новые. За ними послали меня. Склад находился в самом конце того узкого фьорда, о котором я рассказывал. Добрался до склада на катере, все получил и привез. Не тут- то! Не все прежние крепления подходил под новые приборы. Кто б знал, какая выдалась нам работенка!
Мы в первый же день заметили — на «Гремящем» работаем одни — ни офицеров, ни матросов, да и на катере — всего один рулевой, а матросов нет. Куда ж подевались? Спросили катерника. Он: мать-перемать, матросы все демобилизованы — приказ Мигиренко!
С заданием справились за восемь дней, причем работали всякий раз полные смены — утром катер нас привозил, вечером забирал. Сколько радиации подцепили — неизвестно, не было никакого дозиметрического контроля!
Знаю, что для второго взрыва стреляли с подлодки атомной торпедой. Корабли, которые оставались в губе Черной, затонули. В общем, испытания закончились, а у нас новая эпопея — как теперь с Новой Земли домой выбраться? Меня и Бызова из Черной в Белушью губу доставили самолетом. Военные корабли и транспорты сюда приходили, военных эвакуировали, но всех сразу никак не увезти — служивых было несколько тысяч. Ну, а мы — заводчане и «эмповцы» из Молотовска, вообще никому не нужны. Как неприкаянные! На довольствие нас никто не поставил. Сами по себе. Туда придем и просимся, чтоб покормили, сюда приткнемся — если войдут в положение, то и покормят, раз в сутки. У военных, понятно, продукты только на свои рты рассчитаны, а мы — ничьи, никому до нас дела нет. И нам делать нечего! Пароходы с материка все не идут. Что делать?! Однажды нам посоветовали обратиться в штаб флота на Новой Земле. Пришли на КП воинской части, вокруг нее — колючая проволока. Часовой за карабин схватился. Мы ему: служивый, не бойся ты нас, мы — свои, нам бы с командованием переговорить. Часовой вызвал дежурного, а тот бежит и на ходу пистолет вытаскивает: «Стоять! Кто такие?!» Мы: так, мол, и так, не знаем, что и делать. Дежурный поостыл, пистолет убрал, повел нескольких из нас к начальству.
Мир не без добрых людей. Начальник тыла выслушал и говорит интенданту: выдайте людям сухой паек. Тот ему: у меня ничего лишнего нет, все под расчет, и ни в какую! Начальник тыла: «Под мою личную ответственность. Если что, я свои деньги отдам». Выдали нам сухой паек. Правда, позже, когда мы вернулись на завод, стоимость его высчитали с зарплаты.
В начале октября мы все так же оставались в Белушке. Несколько раз объявляли тревогу, по которой мы выходили из здания и прятались в траншее. Как говорили нам офицеры, где-то на севере Новой Земли испытывалась водородная бомба, и никто не знал, как она ударит, сколько и чего сожжет, поэтому на всякий случай тревогу объявляли и в Белушке. Взрыва этой бомбы я не видел, и грохота не слышал.
На Новой Земле видел я знаменитого Тыко Вылку, это когда парохода в Архангельск дожидались. В Белушьей губе был причал, недалеко от него еще гидросамолеты на якорях стояли. Как-то караулил я судно с Большой земли, оказался поблизости, вижу — на причале одинокий старичок, сидит, на воду смотрит, курит, вокруг него поселковые собаки вертятся. Опрятный, интеллигентного вида человек, на лицо — вроде бы, ненец, а вроде и нет — почти русский. Мне же делать нечего, скучно — подошел. Покурили, поговорили, он меня и спрашивает: «Знаешь ли, кто я такой?». Откуда ж мне знать?! «Я Тыко Вылка — последний из местных. Кроме меня, на островах уже никого не осталось. Тоже вот поеду в Архангельск».
Наконец пришел «Акоп Акопян» — грузопассажирский теплоход, небольшое судно. Народу на него битком набилось! Все каюты, кубрики заняты, а в трюме, не поверите, — еще и нары в девять ярусов! Но для матросов-дембелей и такое жилье сойдет — дня два-три перетерпеть. Отчалили, и сутки шли без приключений, но в горле Белого моря волна прихватила. «Акопяна» здорово валяло, народ укачался. Матросы на ярусах в трюме, извините, переблевали друг друга.
Вот с разными мучениями добрались-таки до Архангельска, стали у Красной пристани. Матросы сразу к реке — отмываться, чиститься, а нам еще до Молотовска как-то надо добираться. А у нас, кроме казенной одежды, что надета, ничего и нет. И денег нет! Выручил нас Котов — капитан I ранга, на свои деньги он нам билеты купил. Еще и по стопке водки каждому. На том и закончилась наша командировка.
Вот когда вторую бомбу взорвали, капитан I ранга Мигиренко составил список тех, кто участвовал в испытаниях, и отправил его в штаб части. Были в списке и мы — заводчане. Еще Мигиренко обещал поощрение за выполненную работу. Так ничего мы и не получили! Зато взяли с каждого из нас две расписки о неразглашении сведений, на 30 лет. Я молчал, другие тоже молчали. Потому что боялись. Когда болели, молчали, и когда умирали, тоже молчали.
Первым через год после командировки умер старший из нас — газорезчик Анатолий Порядин. Мы так удивились! Вскоре за ним — Александр Алешин.
Неладное со здоровьем я не замечал до поры до времени. Хотя еще на Новой Земле случалось, голова болела, тошнило и рвало. Думал — временное все, пройдет, я же молодой — справлюсь! Эх, вся моя жизнь потом и сейчас — это война с болезнями! Привез я из той командировки ревматизм, хронический тонзиллит, гипертонию. Заболели суставы, сердце, почки. В армии служил артиллеристом, зрение — отличное, а тут и глаза стали отказывать. Лечился долго. В 1965-м пролежал в больнице беспрерывно пять месяцев, два курса подряд вылежал — и никаких улучшений! В общем, залечили меня так, что я однажды не выдержал, врачам в сердцах бросил — «пойду домой умирать!». Иду по улице, а сил нет: шатает, за стенки держусь. Прохожие, наверное, думали, что за дядька пьяный?! А жить-то надо! Дома лежал, отлежался, вроде бы расходился. Об инвалидности даже думать не хотел, молод был — какая там инвалидность?! Но некуда деваться — на ВТЭК мне сначала III группу дали, а с ней на заказах не работают. По правде сказать, здоровья и впрямь уже не было по отсекам-то ползать. Из бригадиров пришлось уйти в технологи, в зарплате, конечно, много потерял. Так вот жил и годами мыкался, работал с одной мыслью — лишь бы до пенсии дотянуть. Дотянул — вышел на пенсию в 1989-м, а через четыре года — обширный инфаркт миокарда! Дали мне II группу инвалидности по общему заболеванию.