Разве ж думали мы в 57-м, когда на «Гремящий» высаживались, что государство с нами так обойдется?! Ну хоть бы чем помогло!
Когда пришли послабления по секретности, да и срок подписки истек, решили мы искать помощи, социальной защиты. Те ребята, кто еще в живых оставался, выбрали меня старшим, и, получается, я волю бригады выполнял. Сколько чиновничьих кругов прошел! Все без толку! Одни только руками разводили, а иные, кто моим рассказам о Новой Земле не верил, еще и смотрели, как на сквалыгу, который незаслуженные льготы выколачивает. Только официальной переписки у меня набралось на толстенный том.
Кадровики Севмаша с нашей командировкой разбирались и поначалу тоже не верили. Вызывали ребят из бригады — что да как? А те подписку давали и боялись рассказывать. Какой тут разговор?! Только через годы заводской отдел кадров до нашего дела докопался. В 1997-м Центральный военно-морской архив прислал справку, в ней документально установлено, что такие-то рабочие завода № 402 в августе- сентябре 1957 года находились в спецкомандировке на эсминцах «Гремящий» и «Разъяренный», в зоне войсковой части 77510 на острове Новая Земля, где участвовали в испытаниях специзделия.
Вроде бы все ясно сказано. Я в военкомат — помогите оформить статус участника подразделений особого риска. Не тут-то было! Оказывается, на гражданских статус не распространяется! Понятно, что со всеми вытекающими последствиями. Госдума в свое время хотела эту несправедливость устранить, но президент Ельцин на законопроект наложил вето, а депутаты его не преодолели. Получается, что жителям Семипалатинской области, пострадавшим при испытании атомного оружия, льготы предусмотрены, а нам, таким же простым работягам, хлебнувшим горя на Новоземельском полигоне, не положены. Где же справедливость?!
Пятьдесят три года с той командировки прошло. Из бригады цеха 40 завода № 402, из ребят, кто работал в центре ядерного пекла, я последний в живых остался. Пенсию получаю на общих основаниях, треть ее уходит на лекарства. Власть на мои просьбы и заявления не обращает внимания. Вот я и думаю: поступили с нашей бригадой так, как с самого начала было задумано: взять расписку о неразглашении на 30 лет, а за этот срок все умрут, никому и ничего уже и не потребуется. Так ведь выходит.
Капитан II ранга в отставке Валентин Андреевич Орловродился в семье потомственных военных. Предки его служили Отечеству еще со времен царской армии, отец участвовал в событиях на Халхин-Голе, а позже, в Великую Отечественную, воевал в Манчжурии. Сам Валентин Андреевич после окончания Черноморского ВВМУ имени Нахимова служил на Балтике, а затем 22 года — на Северном флоте. Здесь, будучи командиром БЧ-3 сторожевого корабля (СКР) «Кондор», он участвовал в испытании ядерного оружия на Новоземельском полигоне.
— Командиром нашего «Кондора» в ту пору был капитан III ранга Анатолий Михайлович Косов, впоследствии — командующий Балтийским флотом, а еще позднее — заместитель главкома по военно-морским учебным заведениям. В середине 50-х наш СКР входил в состав 6-й бригады сторожевых кораблей эскадры Северного флота. В ней состояли еще несколько таких же, как «Кондор», сторожевиков 42 проекта. Хотя оговорюсь — «Кондор» и другие подобные ему корабли впоследствии числились еще и в 428-м дивизионе, и в 10-й бригаде. Сторожевики имели порядка 1680 тонн полного водоизмещения, цельносварной гладкопалубный корпус, давали ход 29 узлов при хорошей мореходности и считались хорошо вооруженными. Помню номера частей — СКР «Кондор» (№ 31008), СКР «Беркут» (№ 63885), СКР «Гриф» (№ 70149)
Мне известно, что СКР «Беркут», например, доставлял так называемое «изделие», то есть ядерный заряд, из Северодвинска на полигон. Но основной нашей задачей считалась охрана акватории близ Новой Земли. Чтобы кто-то нарушил границы во время моей службы на корабле, не припомню, а вот «Марьятту» — знаменитое норвежское судно- шпион я видел всего один раз в Баренцевом море, но не близко — такая шхуна, выкрашенная в белый цвет, габаритами поменьше СКРа, но ее радары в бинокль были различимы.
За проливами, в Карском море мы ходили по заданным районам, но до Диксона не доходили. Однажды двое или трое суток стояли на рейде Варнека — это в Югорском Шаре, тогда и съехали с корабля на берег. Поселок небольшой, несколько одноэтажных домов и традиционные чумы. Местное население — промысловики, люди очень приветливые, показали нам свои рукоделия из оленьих шкур — очень красивые, ну, еще мы с ними общались на темы охоты и рыбалки. Матросы, было, попросили подарить им щенка собаки, но ненцы вежливо отказали, предложив взамен оленя. Дело в том, что хорошие собаки, просто незаменимые в тундре, у них ценились дороже всего.
В Белушью губу, конечно, заходили неоднократно. Однажды, в 1956-м застали день, когда там стоял транспорт для эвакуации местного населения. Грузили на него промысловое и охотничье снаряжение, нарты, ездовых собак. Местного народу, ненцев, собралось немного, все происходило как-то нешумно.
Случалось, мы брали на свой борт руководителей испытаний и членов государственной комиссии, чтобы доставить на полигон. Однажды, когда из Белушьей губы в Черную «везли пассажиров», был разговор, что среди них есть и знаменитый академик Анатолий Петрович Александров. Возили и обычных военнослужащих полигона. Помню, как брали на 1-м причале Североморска роту охраны на Белушку. Офицеров разместили в каютах, а солдат — в двух кубриках. Солдатам тогда не повезло — кубрики пришлось задраить почти на двое суток, так как мы шли сквозь жестокий шторм.
Однажды, точной даты не назову, но непосредственно перед испытанием одной их водородных бомб наш корабль срочно эвакуировал с берега последнюю группу специалистов. Они устанавливали приборы и датчики на опытовом поле в окрестностях Митюшихи. Но это уже после того случая в Черной губе, о котором расскажу особо.
Мы получили приказ доставить специальный груз с места наземного ядерного взрыва. Теперь понимаю, с теми событиями связан один из самых ярких, или запоминающихся, эпизодов моей службы. Обстоятельства такие.
7 сентября 1957 года на полигоне испытали атомный заряд, а 12 сентября наш корабль прибыл, можно сказать, к эпицентру ядерного взрыва на берегу новоземельской губы Черная. Мы вошли в бухту, ошвартовались к временному причалу и находились у него в течение 10 часов. Что-либо подробно разглядеть на акватории или на берегах окрест
Черной не удалось — было очень много работы. Вообще, когда нам ставили задачу, сказали — «выполнить как можно быстрее». Я даже не вспомню, стояли в бухте, кроме нас, какие-либо корабли или нет. Разве что однажды мой взгляд наткнулся на большую дымящуюся воронку на берегу, но была ли она следствием взрыва, не знаю.
Экипаж «Кондора» привлекли в погрузке. С берега на палубу мы перенесли 88 ящиков, чтобы затем доставить их в губу Белушья. Насколько мне известно, это была аппаратура, которая использовалась для снятия параметров непосредственно при проведении испытаний. Ящики — фанерные, к нашему прибытию их уже подвезли на причал. Грузили вручную. Еще приняли на борт образцы проб, другие материалы и оборудование, а также и подопытных собак. Животные, кстати, и во время взрыва, и после него содержались в металлических клетках.