В те времена на лодках довоенной постройки радиолокации еще не было, и наблюдение за кораблями, их местоположением в строю при совместном плавании велось только визуально. Мы вынуждены были застопорить ход и лечь в дрейф, надеясь на то, что потерявшаяся лодка сама обнаружит нас. Но этого не произошло. Эфир молчал, наши акустики не слышали никаких шумов. Пришлось донести командованию о случившемся. Пришел приказ — организовать поиск Б-9 и продолжать вызывать ее по радио.
Мне в тот момент показалось довольно странным столь безапелляционное приказание. Как можно искать пропавшую лодку в условиях малой видимости без радиолокации? Но искать надо. Обе наши лодки выстроились фронтом на дистанции 3–4 кабельтовых, легли на обратный курс и принялись ходить переменными галсами.
На третьи сутки безуспешного поиска пришла радиограмма, в которой сообщалось, что лодка Б-9 обнаружена летчиками в губе Башмачной без хода, радиосвязь на ней тоже не работает. Мне разрешили возвращаться в Молотовск, но топлива у меня хватило бы только до района Канина Носа. Тогда мы с командиром лодки С-84 В.А. Евдокимовым решили найти у берега песчаную отмель, где моя лодка легла бы на грунт на глубине 5–6 метров так, чтобы палуба оставалась на поверхности моря, а лодка Евдокимова имела бы возможность передать нам часть своего топлива. Несмотря на зыбь этот маневр удался — мы подали шланги и перекачали топливо. Теперь его хватало для перехода в Молотовск.
Конечно, я не имел разрешения на столь рискованный маневр, да и о намерении провести его никому не докладывал. Думаю, если бы доложил, вряд ли получил согласие. Но все обошлось: я снялся с мели, обе лодки вышли на чистую воду и с радостью от исполненного авантюрного решения мы дали ход 9 узлов обоими дизелями. Казалось бы, девиз «Кто не рискует, тот не пьет шампанского» оправдался…
Вошли в горло Белого моря и вскоре увидели минный тральщик. Он стремительно двигался к нам. Оказалось, командующий Беломорской флотилией контр-адмирал Н.Д. Сергеев направил его к нам навстречу, а старшим назначил начальника штаба флотилии капитана I ранга Г.М. Васильева. Ему поручалось отыскать нас и сопроводить в базу. Вскоре мы прибыли в Молотовск и ошвартовались у одного из ягринских причалов.
А на причале нас уже ждали Машина доставила нас с Евдокимовым к следователям. В течение всего дня в разных комнатах мы писали объяснительные записки, подтверждая их судовыми документами. Только вечером отпустили, машины не дали, и возвращаться на свои корабли нам пришлось пешком.
Итог разбирательства таков. Приказом главкома командира лодки Б-9 И.С Луганского сняли с должности и уволили в запас. Луганский в свое время воевал на Балтике, был минером «щуки». Но был конец 1955 года — время, когда «рубили лес», а в качестве щепок летели головы заслуженных офицеров. Мне объявили выговор. Тогда меня спасло только человеческое отношение и серьезное изучение всех обстоятельств командиром флотилии контр-адмиралом Н.Д. Сергеевым.
Зиму 1955–1956 гг. мы провели на акватории Белого моря и Молотовска — снова готовились к испытаниям, но в 1956-м году они не состоялись. Летом в Молотовск с Северного флота пришли две подводные лодки — Б-20 и Б-22. Их включили в состав 241-й бригады и тоже перевели в класс опытовых кораблей. Вскоре меня назначили командиром Б-22, и это считалось повышением.
Новая моя лодка относилась к заслуженным ветеранам подводного флота. Она участвовала в Великой Отечественной, ее наградили орденом Боевого Красного Знамени. Проект корабля нужно признать удачным: подлодка имела прочный корпус и полуторный запас плавучести, которые позволяли ей плавать на глубинах до 100 метров — для того времени это достижение, хороший ход на поверхности моря — 16 узлов, под водой — 10 узлов.
В Молотовске Б-22 переоборудовали, в числе прочего установили на ее корпусе устройства для подъема подлодки с грунта. Отличием от испытания, в котором участвовала моя С-19, было то, что Б-22 предстояло лечь на грунт и выдержать воздействие подводного атомного взрыва.
Когда мы пришли в губу Черная, в ее акватории снова «расставили» корабли: эсминец «Грозный» в центре, вокруг него на определенных дистанциях — эсминец «Разъяренный» и «Гремящий», минные тральщики, подводные лодки
— С-84, С-19, С-20 и Б-20, транспорты.
Моей лодке надлежало лечь на грунт на глубине 60 метров и на расстоянии 600 метров от эпицентра взрыва. За несколько суток до испытания наш экипаж отработал покладку лодки на грунт и в течение суток она лежала на глубине 60 метров. В это время моряки устраняли некоторые протечки воды внутрь корпуса, подтягивали сальники забортных отверстий, иными словами — делали все, чтобы надежно загерметизировать лодку. После всплытия с грунта мы приняли в уравнительную цистерну быстрого погружения дополнительный балласт — 15 тонн. Этим обеспечивалась отрицательная плавучесть при нахождении лодки на грунте.
На акватории нашу Б-22 поставили в назначенное место, и с помощью буксиров завели швартовые на бочки. Тогда же мы провели совместную тренировку с водолазами и экипажем килектора. На тот случай, если лодка затонет, для подъема ее с грунта на корпусе подводной лодки имелись специальные устройства для заводки стальных тросов. На верхнем ходовом мостике корабля установили манипуляторы для открытия кингстонов цистерн главного балласта и клапанов вентиляции этих цистерн, чтобы лодка, в случае чего, могла продуться по команде сверху.
После этого лодку «заселили» подопытными животными, а экипаж в основном покинул ее. На борту временно оставались несколько человек — я, как командир, командир БЧ-5 старший инженер-лейтенант В.Ф. Свинарев и командиры отсеков. Мы окончательно проверили, как загерметизированы аккумуляторные ямы, в каком состоянии системы трубопроводов, задраены ли тубусы аварийно-спасательных люков 1-го, 8-го отсеков и люка центрального поста, как работает система манипуляторов с верхнего ходового мостика.
Наконец, к борту подошел килектор, и мы завели подъемный трос на рым прочного корпуса, затем с командиром БЧ-5 открыли кингстоны и клапана вентиляции средней группы ЦГБ. Лодка погрузилась по палубу. Мы перешли на килектор после того, как заполнились водой концевые группы цистерн главного балласта и быстрого погружения. Чтобы лодка при погружении не ударилась о грунт, килектор медленно подтравливал заведенный на ее корпус трос. Чтобы убедиться в нормальном положении лодки, под воду спустили водолаза.
Подводники, как помню, собравшись на палубе килектора, удрученно наблюдали за всем происходящим. Многим тогда приходила мысль о том, что свой корабль они видят в последний раз.
Подводная лодка С-144, которой командовал капитан III ранга Г.В. Лазарев, должна была выпустить торпеду с ядерным боезарядом по эсминцу «Грозный». Он стоял на бочках в центре ордера опытовых кораблей, которых, как и раньше, расставили строго по расчетным точкам. Знаю также, что пуск торпеды осуществлялся по получении специального сигнала с перископной глубины из кормового торпедного аппарата лодки. После выхода торпеды лодка должна была полным ходом под водой уходить из района стрельбы. Задачу свою командир С-144 выполнил блестяще, за что и был награжден орденом Ленина, если не ошибаюсь, впервые в истории нашего флота.
Взрыв я увидел с защищенного наблюдательного пункта через окуляры оптических приборов. Поверхность воды в районе нахождения кораблей-целей вздыбилась, раздался мощный гул и грохот, после чего в воздух взлетели раскаленные обломки надстроек «Грозного», и корабль мгновенно затонул. Такая же участь постигла и «Разъяренный». Его командир капитан II ранга А.В. Петерсон, находившийся рядом со мной, горестно вздохнул и утер набежавшую слезу. Имея большой дифферент на корму, эсминец «Грозный» быстро ушел под воду, унеся с собой многочисленные контрольно-измерительные приборы и всех подопытных животных.