Ближе к полудню начальник Тралфлота Меньшиков созвал рабочее совещание. Такие у нас назывались «графиками», на них приглашались представители всех флотских служб, капитаны, а также руководители судоремонтного завода и рыбокомбината. Мы собрались в 11.30. Я сразу же предложил отменить совещание и срочно направить капитанов на суда, чтобы они с береговиками начали крепить траулеры и шхуны по штормовому, а вахтам малых судов и зверобойных шхун, имеющим ход, срочно отшвартоваться, уйти под берег и стать на якоря. Однако меня не послушали, ни Меньшиков, ни остальные — сослались на то, что предупреждения от Гидрометеоцентра в Тралфлот не поступало. И все же я оставил кабинет и поспешил на причалы — проверить расстановку судов, затем зашел в диспетчерскую и на свой страх и риск отдал распоряжение — бортовые тральщики ошвартовать лагом и закрепить не более чем в три корпуса, а «лишние» суда перевести к другим причалам. Первый порыв ветра обрушился на Архангельск примерно через час после этого.
Ураган рождался как бы из ничего. Чистый небосклон в считанные минуты окутался гнетущими облаками. До того дня я никогда не видел таких черных небес. Ветер крепчал стремительно и буквально за секунды достиг скорости 42 метра в секунду — так показал мой анемометр.
Вот только тогда и спохватились! Капитаны траулеров побежали на свои суда, а капитаны зверобойных шхун, которых отпустили в самом начале совещания, уже разъехались по домам — их не было. Поэтому ответственность вынуждены были брать на себя старшие по вахте. Так, Дорофеев — второй штурман шхуны «Тювяк» первым увел судно от причала и спрятался за островом Краснофлотским. Следом на это решился Ухов — второй штурман шхуны «Кашкаранцы».
Но это был лишь первый удар стихии. Примерно через 2–3 часа после начала урагана Северная Двина начала «дыбиться» — ее течение повернулось вспять! Уровень воды быстро поднялся выше среднего при весенних паводках. Такого в июле на Двине никогда не случалось! Нагонный водяной вал с моря и ветер сорвали лес от запани лесозавода № 3 и понесли его вверх по реке. Разбитые плоты напирали настоящие корабли и суда, и были случаи, когда бревна с воды выбрасывало прямо на палубы.
Траулеры, моряки которых успели окрепиться и в дополнение к швартовым концам занести еще и ваеры, сумели более или менее отстояться у причалов рыбокомбината. На судоремонтном заводе дело обстояло хуже. Здесь швартовые тросы не выдержали напора воды и скопища бревен. Зверобойные шхуны «Морж», «Нерпа», логгер «Гага» оказались на отмелом берегу между СРЗ и лесозаводом № 2, а парусник «Хета» вообще выбросило на торцевую часть причала лесозавода. Еще одно наше судно — шхуну «Пингвин» — снимали затем с берега, точнее, из-за свай берегового окрепления…
Руководство тралфлота было в шоке! Уже после дела стали сбегаться и другие участники утреннего совещания. Капитаны Спекторов с «Моржа» и Кузьминский с «Гаги» пытались добраться до своих выброшенных судов пластуном по бревнам. Да где там!
Ветер и река буйствовали несколько часов, затем с чернющего неба обрушился проливной дождь, после чего ураган стал выдыхаться.
Тот внезапный шторм принес Архангельскому тралфлоту большие убытки. Последствия его ликвидировали в течение нескольких недель. Все аварийные происшествия расследовались. Как водится, искали виноватых. И находили. Не знаю, как были наказаны остальные участники «графика» от 2 июля, но мне, например, «поставили на вид» за то, что, зная о надвигавшемся шторме, якобы не позаботился известить о нем капитана зверобойной шхуны «Пингвин», которая стояла на якоре в 8 километрах от Фактории, на Соломбальском рейде. Формулировка, конечно, надуманная, поскольку я предупреждал о приближении урагана всех руководителей тралфлота.
Помню, в том же месяце в Архангельск приехал Никита Сергеевич Хрущев. Говорили, что до этого он побывал на Севере, в Мурманске и Северодвинске. Тогда же пошли разговоры, что ураган был вызван мощным термоядерным взрывом на Новой Земле — якобы ученые, которые готовили его, ошиблись в расчетах.
Вскоре после этого девятерых штурманов из тралфлота, которые во время урагана находились на вахте, отправили в тубдиспансер на обследование, поскольку они жаловались на самочувствие. А сам я заметил, что болезнь дыхательных путей у меня появилась тоже после того катастрофического буйства штормового ветра. Весь этот период я находился на открытом воздухе, а ураган, думаю, нес горячие радиоактивные частицы после взрыва на Новой Земле.
Архангельский писатель Виктор Федорович Толкачевв молодости несколько лет работал в Ненецком автономном округе. Он автор нескольких книг, в том числе — «Terra Incognita Арктики», в которой он рассказывает о последствиях атомных взрывов на Новой Земле.
— Осенью 1966 года в Карской тундре потомственный оленевод Матвей Ефремович Варсапов — дед Матвей — убежденно и гордо говорил мне:
— В тундре — хорошо! Рыба — свежий, мясо — свежий, вода — свежий, воздух — свежий! В тундре — хорошо-о! Ты мясо-то ешь! А то, ой, здоровье потеряешь!
Откуда ему было знать, да и мне тоже, что его тундра уже давно была щедро окроплена цезием-137 и стронцием-90, а его любимая еда — свежая рыба и свежее мясо — стала опасной.
Он умер в мучительных болях, даже не обращаясь к врачам, весной следующего года. Да, он был стариком. Но через несколько месяцев ушел вслед за ним в расцвете сил его сын Микул Варсапов — бригадир оленеводов, отец пятерых детей.
Тогда же буквально сгорела и молодая чумработница Настя Лаптандер — до сих пор вижу ее смуглое, полное жизни лицо и ослепительно белозубую улыбку
Только через 30 лет благодаря исследованиям профессора А. Ткачева стало известно, что максимальные дозы внешнего облучения людей, как минимум, в районе поселка Амдерма были 1-25 бэр. Это в 20–50 раз выше допустимой дозы для населения
Я вспоминаю остров Вайгач, трагический поселок Варнек.
Тогда, в конце 60-х и начале 70-х годов, на него буквально хлынула череда несчастий и бед. Пьянство, в общем обычное для жителей национальных поселков, соединилось вдруг с необъяснимой для ненцев агрессивностью, жестокостью и какой-то странностью поведения.
Гибли люди. То заживо сгорали в огне, то погибали от ножа или ружейного выстрела при выяснении отношений, то опытный пастух-оленевод почему-то повел упряжку не в тундру, а в море и сгинул в какой-то полынье — будто захотел этого. Мне рассказывали и о страшном случае, когда сын до смерти забил свою мать пряжкой солдатского ремня
Тогда мне казалось, что все это — результат нашей необдуманной социальной деформации образа жизни аборигенов далекого острова.
Так, отрыв от родителей (в возрасте шести лет) для учебы в далекой школе-интернате, с одной стороны, освобождал взрослых от нелегких повседневных забот, с другой — лишал детей на восемь-десять лет и материнского тепла, и строгого отцовского слова, рвал корневую, кровную связь с ними, освобождая место равнодушию и жестокости в детских душах.