Улыбка, которой освещены лучшие страницы романа (вся первая половина), это — улыбка тихой человеческой радости за человека. Нестерпимая боль, страдание от всего, что делается на захваченной фашистами родной земле, и рядом, тут же,— такая вот тихая улыбка.
Потому что было и остается вопреки всему злому на земле вот что: чистота и правдивость детства — неисчерпаемый источник человеческой искренности и чистоты. И так все просто, так все понятно каждому и вечно то, что происходит в душах Волечки, Кастуся, сумличан.
А происходит вот что.
Беженская судьба привела мальчика Кастуся в чужую деревню (время действия — первая мировая война). Появился он тут странно, необычно: сидя на гробе. Он вез умершего в дороге отца. На другом краю гроба сидел — на удивление сумличанам — пленный немецкий солдат. Сзади шел русский солдат-конвоир.
«Паренек соскочил с воза и скомандовал:
— Принесите лопаты!
Вид у него был такой, словно он был большой специалист хоронить покойников таким образом».
Слишком быстро повзрослевшие дети!.. Сколько горьких и прекрасных страниц посвятил им за свою жизнь К. Чорный: «Быльниковы межи», «Иди, иди», «Третье поколение», «Иринка», произведения времен Отечественной войны... Это лейтмотив всего его творчества — дети, у которых отобрали детство (а в военных романах — еще и родители, у которых отобрали детство их детей).
И все же «поэма» (иначе и называть не хочется) о Волечке и Кастусе — не только об украденном детстве. И даже не об этом прежде всего. Не страдальческие, «старческие морщины» на душах своих героев-детей видит К. Чорный в сценах с Волечкой и Кастусем, а как раз поэзию детской непосредственности. Стойкость и живучесть непосредственности, искренности не только в самих детях, но и в крестьянах-сумличанах, в веселом, разговорчивом фельдшере показывает и поэтизирует К. Чорный.
И в таком показе детей больше не только поэзии, но и правды. Потому что поэзия, если это касается детской психологии, и есть правда, полнота правды.
Есть у К. Чорного рассказ «Завтрашний день». Герой его — мальчик-партизан, который живет одним чувством и делом: ненавидеть, убивать... Фашисты отобрали у него все, а детство в первую очередь. Не осталось в душе этого парнишки даже маленького детского оконца, через которое могли бы проникнуть неожиданные лучи веселого солнца или голоса птиц. Даже искра детского своеволия в нем не блеснет.
Можно поклониться этому существу и его мукам, можно понять и цель, высокую гуманистическую тенденцию писателя.
И такие произведения воздействуют часто очень сильно, эмоционально как раз благодаря такой однокрасочности, заостренности психологического рисунка (вспомним кинофильм «Иваново детство» Тарковского). Никто не упрекнет, например, Достоевского за то, что дети у него почти все — по-старчески мудрые и невеселые. Дети, конечно, не все были такими, больше детского и меньше старческого было в них, несмотря ни на какие условия. Но правдой детской психологии в своих произведениях писатель жертвовал ради живых, ради реальных детей и их будущего: ему нужно было усилить эмоциональную, активную силу произведения, чтобы воздействовать на саму жизнь.
То же делал и К. Чорный, повествуя об украденном детстве своих Михалок и Иринок.
В «Поисках будущего» идейная задача, тенденция не требовали уже такого одностороннего заострения психологического рисунка.
Тут дети, несмотря ни на что и прежде всего,— настоящие дети. Тенденция, художественная цель как раз в том и заключалась, чтобы раскрыть со всей силой поэзию детской непосредственности, детской чистоты и искренности.
В сиротской деревенской хате жизнь пропела свою вечную песню человеческого сближения и любви. Волечка и Кастусь — дети... Но Ромео и Джульетта тоже почти что дети. От этого, от их детской чистоты еще сильней звучит та вечная песня...
Общее несчастье — война — сблизило маленькую Волечку и Кастуся. Потому что им одинаково тоскливо в большом мире, страшно снова остаться один на один с неизвестным будущим.
За всеми их хозяйственными заботами и разговорами — прежде всего это: у Кастуся — страх перед дорогой в пустой, далекий мир; у Волечки — детская, но уже и женская надежда на кого-то более сильного, опытного, чем она сама. «Он спал на возу долго и вдруг проснулся и сел. Звездное небо все так же простиралось в вышине. И печаль ложилась ему на душу. Вскоре день, нужно снова ехать. Куда? Зачем.? Для чего? Огромное одиночество угнетало его и душило. Он уже совсем один. Отец с этого вечера лежал в могиле. Самым настоящим образом, почти что физически он ощущал, как тяжесть душит и гнетет его... Спасение пришло оттого, что стукнули двери сеней, и он заметил, что в одном из окон хаты горит свет. На крыльце стояла Волечка.