Но недосмотрели! В одном из возов притаился нижегородский гонец Роман Пахомов. Выждав, когда паны отправились к амбарам, Пахомов незаметно вылез из своего убежища, затерялся в толпе возчиков.
После ухода панов мужики почувствовали себя свободнее.
– Ну, брат, жив ли? – тихо спросил Пахомова возчик-ярославец.
– Жив-то жив, да помяло малость и обморозился… – трясясь от стужи, ответил Роман.
Возчик забарабанил по его спине:
– В кабачок бы теперь!
– Земское дело у меня… Боже упаси! Чуешь?
– Эй, тише, вы, лебеди! – метнулся испуганный голос. – Коршун летит!
Звеня саблей, пробежал польский офицер.
Но легко ли молчать съехавшимся из разных мест людям в такое время, когда все деревни и села разъединены бродячими шайками?! Слухи разные ходили по деревням. А что и как – тайна. Трудно понять, какая власть, кто управляет? Одно каждому ясно: Москва попала в королевскую кабалу. Разбитной молодой парень шептал товарищам:
– Монах тут подвернулся… Сами бояре, – говорит, – Мстиславский да Федька Шереметев, да Михайла Салтыков – ворота в Кремль их войску открывали. Собралась толпа, стала перечить, а бояре приказали ее разогнать… «Срамите, мол, нас перед иноземцами!» Что ты будешь делать?! Пан Гонсевский правит. Семь правителей-бояр в дураках остались! Вон, глядите на хоромы, кои в огнях… Слышите, – дудки! Ликуют! Справляют победу!
Из темноты вынырнул чернец, подкрался к возчикам:
– Погибаем! – Тут он помянул о патриархе Гермогене. – Теснят и его.
Пахомов встрепенулся:
– Мне к нему и надо, под благословенье бы!
Чернец дернул его за руку, изогнулся:
– Следуй!.. Провожу!
– Так ли? Не предашь?
Монах поклялся:
– Голову отсеки!.. Тайный слуга я патриарха… Не диво, коли и самого на кол посадят… Всё возможно.
– Веди!
Монах и нижегородский человек исчезли во мраке.
К патриаршему дому крались по сугробам меж тынов и каменных оград боярских усадеб и подворий, к Чудову монастырю…
Услыхав чьи-то голоса, монах и Пахомов притаились: люди с фонарями! Звяканье ключей. Около больших тесовых ворот караульные.
– Сытенный двор… Ключари-приказчики по отпускным записям принимали хлеб и коровье масло, мясо и иную снедь. Запасаются впрок…
Пахомов слушал с любопытством. Обо всем этом надо рассказать в Нижнем. Вот-вот сейчас увидит он «царствующего града Москвы и великого русского царства патриарха Гермогена», о котором столько чудесных рассказов ходит по земле.
– Из патриаршего дворца преподобного удалили… Живет просто.
Монах вспоминал о тех почестях, какими окружал патриарха царь Шуйский, и, сравнивая те времена с нынешними, вздыхал, плакался:
– Теперь уж не то. Римские ехидны нами правят… Патриарх не нужен. Римский папа – хозяин…
Умолк он, когда подошли к длинному бревенчатому дому с подслеповатыми слюдяными оконцами. Широкое с кубоватыми столбами-опорами трехмаршевое крыльцо. Еле-еле брезжит в оконницах свет.
– Молви молитву!.. Очистись! – приказал монах.
Шмыгнули во двор. Отбивались от собак – Пахомов ногами, а монах, ругаясь, посохом.
– Эй, кто там?! Стой! – грубо окликнули с крыльца.
– Свои, отец Самуил, свои… Милентий!..
На лестницу черного хода, держа фонарь в одной руке, вышел здоровенного роста монах. В другой руке у него сверкнула алебарда. Он быстро шагнул к Пахомову и поднес фонарь к самому его лицу.
– Нижегородский гонец. Земским сходом послан! – сказал Пахомов.
– Сполна ли правда?!
– Тако, батюшка, сполна… При мне из воза вылез… Прятался от стражи.
Монах шепнул Пахомову:
– То дьяк Самуил Облезлов. Ближний служка святителю.
Допрос тянулся долго. Наконец Облезлов сказал:
– Так, оправься!.. Пойду доложу.
Дьяк исчез.
Через некоторое время медленно открылась дверь, и в горнице появился среднего роста, тощий, древний старичок в белой рясе.
Роман пал ниц.
– Святейший господин наш отпускает ныне убо прегрешения… – пробасил дьяк.
– Господь бог, вседержитель… – еле слышно начал Гермоген читать длинную непонятную молитву.
Пахомов подошел к патриаршей руке, принял благословение. Его примеру последовал и монах.
Гермоген положил сухие, пахнущие маслом руки на голову Пахомову. Едва слышно произнес:
– Скажи там… Бояре пали духом и многие изменили. Срамною стала жизнь. Разврат, ложь, убийства и корысть кругом… На кого будем взирать? Кому служить? Кто направит силы наши? Господу богу угодно всю власть возложить на меня. Московское государство искони сильно верою и послушанием. Соотечественники связаны единою церковью. Несть наибольшего греха, нежели уклонение от священнопочитания… Крепки ли верою нижегородцы? Не поддались ли вы соблазну?