сь с Шориным. Тут же появились наши помощники с коробками. К счастью, у нас оказался первый этаж, куда мы всей гурьбой и направились. Этаж был цокольный, поэтому окна были труднодоступными снаружи, что не могло не радовать. «Ну, что же,– сказал, входя, Шорин,-две комнаты и кухонька, жить можно. Считайте коробки, стелите постели и поехали, там Нелли стол уже накрыла. Там и поговорим обо всём». Усталые дети приободрились, в глазах зажглось любопытство. Люда не знала, остались ли у неё какие-либо желания и, достав постельное бельё, постелила в одной комнате две кровати. Кинув на оставшуюся комплект, потерянно проговорила: «Всё, бери водку, черняшку и поехали». Втиснувшись впятером в новенький «Опель» Шорина, мы поняли, что началась наша австрийская жизнь. Слева мелькнул Бельведер, утёк под колёсами кусок автобана, и мы, промчавшись по одному из мостов над Дунаем, повернули налево. Город как-то потерял в росте, значительно позеленело, стало тише. Походило на пригород, но это, как я узнал позже, было престижное «Задунайство», где проживали дипломаты, чиновники и пенсионеры. Здание, где жил Борис, представляло собой симпатичный четырёхэтажный дом, окружённый парком. «Вот, есть, где с собакой погулять»,– сказал Шорин, выходя из машины. Лифт присутствовал, но мы все гурьбой поднялись на второй этаж и ввалились за Борисом в открытую дверь. Поздоровавшись с Нелли и отдав ей скромные гостинцы, помыл руки и сел за стол. Сразу на ноги мне упало что- то тёплое и тяжёлое. Это был Кузьмич. Полежав минутку, он побежал здороваться с остальными пришедшими. Дети общались с дочкой Шорина, которая увлечённо и с видимым удовольствием им что-то объясняла. Жёны колдовали около стола, им тоже было о чём поговорить. Борис, ласково проверив рукой температуру бутылки, налил нам по рюмке и, подняв голову, обвёл взглядом потолок и стены. «Наверняка устал. Давай махнём, поедим, а потом с собакой погуляем. Дела двигаются, всё постепенно обсудим. Главное сейчас бытовые вопросы, дети, школа, но всё быстро. Устаканится, иначе и быть не может». Наконец все собрались за столом, Кузьмич опять улёгся мне на ноги. Нелли угощала. Особенно хороши были отбивные и салаты. Наташа, дочь Шориных, рассказывала о школе. Оказывается, школа общая для всей русской колонии, но дети дипломатов ездят на уроки в отдельном автобусе, к ним подсоединяются дети международников, а остальные на другом, отъезжающем от торгпредства, которое располагается недалеко от нашего дома, в пяти минутах ходьбы. Сама школа была на северо-западе Вены на холме, на краю Венского леса. Все, кроме мужчин, принимали активное участие в разговоре. У Люды и детей глаза были тревожно-внимательные, как будто они слушали сказку с неизвестным концом. Меня удивляло, что Бориса нисколько не смущало, что ему ещё нас везти обратно, а он не очень-то ограничивал себя в выпивке. Объяснения были неубедительные, но чёткие: «Во-первых, по закону можно в пределах дозволенного, а оно для каждого своё, а мы тренированные. Во-вторых, они вовсю пользуются нашими энергоносителями, за что с уважением (значит, снисходительно) к нам относятся». «Ну что, Кузьмич, пойдём перед чаем, погуляем»,– обратился Борис к члену своей семьи, а подмигнул почему-то мне. Младшенький увязался за нами, и пока мы шествовали к ближайшему скоплению деревьев, носился по дорожкам, с любопытством всё оглядывая и задавая Борису многочисленные вопросы. У них установились сразу доверительные отношения, и в прохладном вечернем воздухе весело слышалось «дядя Боря» и «Жека». Мы понимающе переглядывались с Кузьмичом, и мне казалось, что на солидной морде ротвейлера блуждала довольная улыбка. Так как Бориса в семье окружали одни женщины (жена и две дочери), общение с Женькой доставляло ему удовольствие. Между тем мы дошли до рощицы, где гуляли несколько австрийских собачников. Один из них, чопорного вида мужчина в возрасте, удерживал на поводке здорового пса. Он начал выговаривать Борису, чтобы он поостерёгся и надел на Кузьмича поводок, а то он сейчас спустит своего пса, а тот очень сильная и непредсказуемая собака. Я кое-как перевёл, так как произношение и диалект затрудняли понимание. Борис усмехнулся, лицо стало чуть жёстче, глаза сузились. Всё случилось в считанные секунды. Освободившись от поводка, австрийский пёс большими прыжками преодолел расстояние между своим хозяином и нашей группой и попытался грудью сбить Кузьмича. Тот удивлённо посмотрел на суетящегося противника, поднял одну лапу, размахнулся и влепил невежливой собаке увесистый тумак боковым ударом сверху – сбоку – вниз, прижал её голову к земле и лениво прикусил за загривок. Его хозяин мчался к нам, неразборчиво что-то выкрикивая. Ухватив своего пса поперёк, он тащил его на себя, но тщетно – хватка была что надо. Борис тихо, чётко и как-то назидательно проговорил: «Кузьмич, брось ты эту тряпку!» Тот спокойно, но с сожалением разжал челюсти и мотнул головой. «Сладкая» парочка униженно удалилась, а я полюбил Кузьмича на всю его оставшуюся жизнь.