Никита Мостовой уже полчаса поедал взглядом заветную дверь с надписью «Начальник отдела». На его покатом высоком лбу, окруженном жиденькими рыжеватыми прядями, пролегли морщины. Заботы снедали Никиту Дмитриевича.
Вот уже месяц как решился вопрос с назначением Сорокиной, и почти весь этот месяц она не вылезает с больничного. Казалось бы, что может быть естественнее назначения на должность другого, более ответственного и здорового сотрудника? И кандидатура этого самого сотрудника буквально взывает к справедливости. Никита уже месяц замещает эту корову, а дело ни с места.
Да он просто обязан сидеть в вожделенном кабинете на законных основаниях, и сидел бы, если бы не смерть Рогутского. Вот за что ему так не везет? – плаксиво вопросил небеса Никита Дмитриевич и злобно пнул под столом корзину для бумаг. Как бы он ни страдал, привлекать внимание коллег было вовсе ни к чему. Надо было разрабатывать тактику и стратегию. Тактику подкопа и стратегию подставы.
Он и так слишком долго выжидал, пока наверху решится вопрос с назначением на место Рогутского. Не дождался.
Хохлов настолько занят собственной избирательной кампанией, что мелкие вопросы вроде назначения исполнительного директора филиала ему просто неинтересны. А без него ни один кадровый вопрос такого уровня не решается. Вот и сидел Никита почти целый месяц, ожидая манны небесной. Но теперь все. Кончено. Время поджимает. Или сейчас, или никогда. По секретным сведениям, добытым им сегодня, Сорокина выходит на работу в понедельник. Если она засядет у себя в кабинете, сковырнуть ее с места будет проблематично. На работу она должна выйти в следующий понедельник, а сегодня, на минуточку, вторник.
Вопрос, к кому лучше обратиться. На данный момент начальство больше волнует, кто займет кресло Рогутского, чем мелкие кадровые перестановки на уровне начальников отделов. Но Никита не мог ждать, когда дозреет начальство, ему надо было действовать немедленно, не дожидаясь появления Сорокиной. Никита тихо вздохнул, подтянул к себе папку с последними контрактами по мелкой рознице и отправился к Котляровой «за советом».
Котлярова была этаким мастодонтом их конторы и практически вросла в свое кресло директора по кадрам, не имея перспектив роста и имея твердое намерение досидеть в нем до пенсии.
– Лидия Степановна, можно? – просовывая в дверь голову и протискивая следом плотный животик, ласково спросил Никита.
– Заходи, чего тебе? – подняв глаза над очками, спросила Котлярова. Ее воинственность, низкий прокуренный голос и хамоватая манера обращаться на «ты» ко всем сотрудникам, исключая членов совета директоров, в сочетании с хрупкой внешностью и миниатюрным ростом производили впечатление пугающее, почти гипнотическое. Опозданий в их конторе не водилось, потому что опоздавший тут же по прибытии вызывался в кабинет Котляровой, а это не то удовольствие, с которого хочется начать рабочий день. Даже взрослые, здоровые, состоявшиеся мужики вываливались из ее кабинета с валидолом под языком и слезами на глазах. Котлярова могла раскатать по паркету любого.
Вот к этому ястребу и направил дрожащие от предвкушения и робости стопы коварный Никита Дмитриевич.
– Ну? – хрустя леденцом, поторопила его Котлярова, потом нехотя пояснила: – Курить вот бросаю, в связи с последним приказом по фирме. – Потом снова опустила забрало и вперилась в посетителя невыразительным, как у акулы, взглядом.
– Лидия Степановна, я вот, собственно, по какому вопросу, – вдумчиво, сосредоточенно начал издалека Никита. – Я с вами посоветоваться хотел, как с самым опытным и компетентным представителем руководства нашей фирмы.
Котлярова скривила рот и скептически приподняла бровь в ответ на столь явную, неприкрытую лесть.
Но Никиту это не смутило. Он считал, что если человек не падок на лесть, это не значит, что ему не надо льстить, это означает, что льстить надо в открытую, грубее, откровеннее и наглее. Доброе слово, как известно, и кошке приятно. А потому, взглянув Котляровой в глаза простодушным открытым взглядом, проговорил: