А еще, чтобы жили в том городе люди, велел царь переселить туда посадских из Пскова и Новгорода с семьями и имуществом. Переехал тогда в город Кокшайск и друг Кождемыра Якуня.
По дороге в свой илем Кождемыр навестил Якуню. Они о многом переговорили, на прощанье Якуня сказал:
— Давай, Кождемыр, побратаемся. Ничего, что ты мариец, а я русский. Ведь мы идем одной дорогой, одинаково страдаем. Сама судьба велит нам стать братьями!
Как полагается по обычаю, побратимы обменялись именами Якуня взял себе имя Гостимир, а Кождемыр к трем своим именам добавил еще одно — Япык.
И вот спешит Кождемыр-Япык домой. Миновал он луга и вошел в родной илем. Чтобы скорее узнали его друзья и сородичи, заиграл на волынке: Старик Маскай, собрав остатки сил, начал плясать, притопывать мохнатыми лапами. Он тоже рад, что вернулся домой.
Наигрывая на волынке, шел Кузнец Песен вдоль полевой изгороди. Мужики, оставив дела, смотрели из-за заборов, бабы открывали двери кудо и останавливались на пороге, слушая песню, ребятишки с веселыми криками бежали за волынщиком. Ребятишки никогда не видели ни Кождемыра, ни его мохнатого друга и не знают их. Но пожилые люди и старики сразу узнали своего Кузнеца Песен, радостно бросились ему навстречу, начали расспрашивать, звать в гости. Многие приглашали его подселиться в их кудо.
У Кождемыра на родине не было ни кола, ни двора. На том месте, где когда-то стояла его избушка, теперь росли лопухи и крапива. Но Кождемыр был среди друзей, и поэтому много было домов, где он может приклонить голову.
Кождемыр ходил из избы в избу, везде встречали его, как родного, ставили перед ним лучшие угощения, подносили полные ковши пива. Маская все угощали медовыми сотами. Кождемыр в благодарность за радушный прием, пел хозяевам хвалебную песню:
Так нежданно-негаданно начался в илеме веселый праздник.
Узнав о возвращении Кождемыра, прискакал на вороном коне из своего илема Акмат. Он вернулся с ливонской войны на пять лет раньше Кождемыра, но успел получить у русского воеводы звание тархана. В этом очень помогло ему то, что он когда-то принял православие. Марийцы не любили Акмата, и крещеное его имя — Порпи переделали по-своему — Поярпи, что значит: боярская собака. Кождемыр, хотя и не знал этого прозвища, сразу увидел, что Акмат сильно изменился. На нем был зеленый кафтан из дорогого сукна, яркий пояс с серебряными украшениями, на ногах — сафьяновые сапоги, на боку — сабля с золотой рукоятью.
Акмат ничего не сказал Кождемыру о своем возвышении, а, поздоровавшись, заговорил о прошлом:
— Ты молодец, Кождемыр, — сказал он по-русски. — Ты всегда думал в других, а не о себе. Я никогда не забуду, как ты спас меня в том бою. Как хорошо, что ты вернулся на родину. А на чужбине, — Акмат вздохнул, — тяжело жить. Там ступу назовешь тетушкой, а чурбак — дядюшкой…
В ответ Кождемыр не стал ни хвалить, ни бранить чужие края, только запел потихоньку:
Народ веселился, все пели, плясали и, в разгаре веселья, никто не заметил, как во двор илема вошла женщина, ведя за руку мальчика лет пяти. Женщина, наверное, была очень больна. Ее глаза глубоко запали, нос и подбородок заострились, лицо было землистого цвета. На ней было татарское полосатое платье, старое и изодранное, заплата на заплате. А мальчик был круглолицый, кудрявый и веселый, с глазами черными, как ягоды черемухи. Кто это? Нищие?
Никто не знает ее.
Кождемыр увидел татарку, и ему показалось, что он где-то ее уже видел, но где, никак не припомнит. Женщина постояла молча, потом заплакала навзрыд:
— Сородичи мои, — говорила она сквозь слезы, — соседи! Три года шла я сюда и, наконец, пришла…