На обратном пути он не мог отказать себе в удовольствии проехаться в свой родной город Зельдвилу. Остановившись в первоклассном отеле, он сидел за табльдотом с таинственным видом, еле цедил сквозь зубы слова, заставляя своих земляков ломать себе голову над вопросом, чем же он стал. Правда, они не сомневались, что он и теперь ничего путного из себя не представляет, но так как он, несомненно, стал состоятельным человеком, они воздерживались от насмешек и только хмуро щурились на золото, которое он все время выставлял напоказ. Он, однако, ни разу не поставил им бутылки вина, хотя на их глазах распивал самые лучшие сорта, думая при этом только, чем бы им еще больше досадить.
В конце своего путешествия он неожиданно вспомнил о данном ему поручении — ознакомиться в разных странах с существующими там методами воспитания и выработать принципы, на основе которых будут воспитываться отпрыски рода, основанного Литумлеем и продолженного Кабюсом. Выполнить это задание в Зельдвиле было ему особенно по душе, потому что тут он мог, разыгрывая важного чиновника просвещения, облеченного высокой миссией, еще больше дурачить зельдвильцев.
В этом ему повезло. С некоторых пор зельдвильцы подыскали себе великолепный источник дохода — делать из своих дочерей воспитательниц и отсылать их на чужбину. Умных и глупых, здоровых и болезненных детей готовили к этой специальности в соответствующих учреждениях, для всех требований. Подобно тому, как варят, жарят и фаршируют форелей, готовя из них разнообразные блюда, так стряпали из этих бедных девочек воспитательниц с разными уклонами — более религиозным или более светским, со знанием языков или главным образом музыки, для знатных домов или для купеческих семей, в зависимости от части света, куда они предназначались и откуда шел спрос. Замечательнее всего было то, что к этим различным специальностям зельдвильцы относились одинаково равнодушно и безразлично, не имели также никакого понятия об образе жизни нанимателей, а хороший сбыт объяснялся тем, что получатели этого экспортного товара были столь же невежественны и равнодушны, как и отправители. Какой-нибудь зельдвилец, разыгрывавший непримиримого врага церкви, не возражал, когда его дочерей, предназначенных для Англии, заставляли разучивать молитвы и воскресные песнопения; другой, с благоговением упоминавший в своих публичных речах имя благородной жены Штауфахера, этого украшения свободной швейцарской семьи, отсылал пятерых или шестерых дочерей в страны, где царил произвол и деспотизм, обрекая их на безрадостное существование на чужбине.
Для этих почтенных граждан важно было одно: снабдив бедняжек заграничным паспортом и дождевым зонтиком, изгнать их как можно скорее из дому, чтобы потом припеваючи жить на присылаемый ими заработок.
Со временем выработались даже некоторая традиция и сноровка в деле внешней подготовки этих девочек, и Джону Кабюсу пришлось изрядно потрудиться, чтобы собрать и записать все эти курьезные принципы, представшие в еще более курьезном виде в его толковании. Он обошел все учреждения, где фабриковались эти гувернантки, расспрашивал начальниц и учителей, стараясь в особенности узнать, как лучше всего наладить воспитание мальчика из знатной семьи, притом за счет наемных людей и без всяких усилий и забот со стороны родителей.
По всем этим вопросам он заготовил любопытную докладную записку, которая благодаря его усердным записям вскоре разбухла до объема в несколько листов; при этом он старался привлечь своей работой как можно больше внимания. Эту записку он спрятал в специально изготовленный жестяной футляр, который носил при себе на кожаном ремне, перекинутом через плечо. Заметив это, зельдвильцы решили, что он подослан к ним с целью выведать секреты их производства и передать их заграничным конкурентам. Они обозлились и выгнали его с проклятиями и угрозами из города.