Ту же смену окрасок можно видеть и на ногах. Яркие цвета окрашивают те части бедер и голеней, которые при складывании их в покое почти исчезают. Показывают же их для того, чтобы обозначить «мы одной крови — ты и я», как говорил Маугли. Причем не только в прыжке, но и просто помахав большими задними ногами, которые, как мы знаем, для ходьбы используются мало, а здесь, наконец, находят новое применение, связанное уже со «сценическим искусством».
Движение бедра вплотную к сложенному крылу не проходит даром. Жилки крыла и мембраны между ними отзываются звоном. И вот у многих кобылок и у большинства коньков на гладкой внутренней стороне бедер, а иногда и на одной из жилок крыла появляется гребешок из зубчиков. Возникает уже не ударная, как у кузнечиков, а настоящая смычковая музыка саранчовых, обычно вдвое более низкого тона, чем музыка кузнечиков. С полным развитием этих способностей яркая окраска делается излишней и исчезает, а саранчовое может позволить себе стать уже совсем невидимым, но ощутимо заполняющим своими музыкальными стараниями большое воздушно-звуковое информационное пространство.
А как же со слухом? Маленьких ушек на ногах, как у кузнечиков, здесь уже недостаточно. Слуховые устройства саранчовых развиваются по бокам большого переднего брюшного кольца и широко открыты. Так что саранчовое слушает и ухом и брюхом, а точнее всем своим существом, так как огромная перепонка покоится уже не на одном, как у кузнечиков, а на трех трахейных мешках, от которых трахейные трубки-звуководы идут вдоль всего тела. Между тем и нервные окончания располагаются не на трахеях, а непосредственно на самой перепонке, так что звуки различаются очень точно. Вот почему в хоре всех кобылок, коньков и кузнечиков вполне различимы голоса каждого вида, а самцы одного вида поют по порядку от одного края полянки к другому. Очень стоит поэтому прийти в концертные залы полян, лугов и степей и, смолкнув самому, погрузиться в общую гармонию звуков, вникая, однако, в каждый голос, как это умел делать Михаил Васильевич Ломоносов.
И наконец
Мы можем теперь сказать, что саранчовые, по ходу истории выйдя из сырых и тенистых мест на солнечные, научились мирно пользоваться травами и через почвы даже растить их. Ходить не на шести, как все насекомые, а на четырех ногах. Карабкаться, прыгать и летать. Жить танцами, видеть и отражать на себе мир гармоничных цветов природы, в то же время сигнализируя друг другу ярчайшими из них. И, наконец, оглашать мир сольным и хоровым пением. Всем своим существом они олицетворяют апофеоз жизни после того как травы, потеснив деревья и образовав черноземные почвы, открыли новые широкие горизонты биосферы.
Видимо, слыша не только кузнечиков, но и коньков и кобылок, М. В. Ломоносов писал, что «в самой истине ты перед нами царь. Ты ангел во плоти, иль лучше ты бесплотен! Ты скачешь и поешь свободен, беззаботен». И это несмотря на то, что люди кузнечика не жалуют: «Хотя у многих ты в глазах презренна тварь».
Увы, человеческое равнодушие к природе позднее отмечал и самый глубокомысленный и образованный русский поэт Федор Иванович Тютчев (1803 — 1873). В 1836 году он писал об этих самых «многих»:
Правда, он здесь же оговаривался, что
Пусть так, но Михаил Васильевич, приохотив нас к слушанию пения, а также к экологии и этологии всяких кузнечиков, показал нам и то, о чем Федор Иванович сказал:
И это все — прислушавшись и приглядевшись лишь к одним только кузнечикам и их сородичам. Но есть и другие проводники к прекрасному миру, в котором нам повезло жить. Ведь живут еще и стрекозы в небесах, бабочки на цветах, жуки в прудах и первичнобескрылые насекомые в почвах. Стоит, очень стоит узнать через них обо всей огромной и удивительной биосфере, в которой нас ждет еще много неоткрытых затаенных уголков.