Фредди заходится от смеха. Теперь по-настоящему.
Фредди: Милан не разрешает?! Милан что-то может не разрешить?! Ой, оставь, пожалуйста…
Дада: Я серьезно тебе говорю. Ты не знаешь, каким он может быть!
Фредди вдруг становится серьезным.
Фредди: Слушай, Дада, не мели чушь.
Дада не выдерживает.
Дада: Потом я беременна.
Фредди: И что, если ты беременна? Что с того? Ты не инвалид, тебя не ранили на фронте!
Дада: Ты сегодня просто невыносимый…
Фредди больше, чем невыносимый. Во-первых, он истеричен, а во-вторых, он прав.
Фредди: Когда я говорю, что отец приходит ко мне, а не к тебе, ты говоришь: «Да, но я беременна!». Когда я говорю, что каждый раз, когда я открываю дверь моей, а не твоей, квартиры, я застаю его, стоящим и ждущим, когда я открою эти гребанные двери, ты говоришь: «Ой, как это неприятно, но я беременна!». Когда я говорю, что вообще не могу жить своей жизнью, жить так, как я хочу, той жизнью, которую я выбрал, не смотря на то, что вот этот меня годами из-за этого откровенно презирал, ты говоришь: «Да, это ужасно, но Я БЕРЕМЕННА!».
Дада молчит.
Фредди: И что, если ты беременна? Что теперь?! Это твой выбор, ты сделала такой выбор. А я только хочу, чтобы и у меня было такое право, право на свой собственный выбор и на свою собственную жизнь!!!
Дада не отвечает. Разыгрывать что-то перед этим человеком не имеет смысла, потому что он слишком хорошо ее знает. Фредди отпивает глоток воды. Он вне себя. Они молчат некоторое время. Затем Йович берет из сахарницы на столе несколько кусочков сахара. Один кладет в рот, остальные зажимает в кулаке. Дада несмело говорит.
Дада: Он ест сахар.
Фредди: Пусть ест.
Дада: Но отец — диабетик. Ему же уже два пальца ампутировали!
Фредди: А ты его тогда убери.
Дада отставляет сахарницу в сторону.
Дада: Папа, дай мне сахар.
Йович не реагирует. Однако остальные кусочки сахара крепко сжимает в кулаке.
Дада: Папа, верни мне сахар.
Йович не отвечает. Дада пробует силой разжать его кулак.
Дада: Папа, ты слышишь, что я тебе говорю? Дай мне сахар.
Фредди облокачивается о локти. Наблюдает, как до его сестры доходит то, о чем он уже давно знает.
Дада: Отдай сахар! Папа, отдай сахар!!!
Дада бьет отца по руке, как бьют детей. Йович, конечно, на много сильнее.
Дада: Пааааааа-паааааааа!
Дада старается двумя руками разжать кулак отца. В конце концов кусает его. Старик кричит, потом разжимает кулак. Сахар выпадает на стол. Дада с отвращением сметает его со стола.
Дада: Вот так.
Фредди: Браво, дорогая, браво. Как ты обращаешься с людьми!
Дада успокаивается, отец держится за укушенную ладонь. С грустью смотрит в сторону сметенного сахара.
Дада: Это для его же пользы.
Фредди: Ну, да. Только ты объясни это ему.
Дада вздыхает. Она в отчаянии. Смотрит в окно.
Дада: Опять будет дождь.
Фредди не отвечает. Она молчит, думает. А когда она думает, то выглядит это так, как будто она делает вид, что думает.
Дада: Что будем делать? Нельзя, чтобы он вот так сбегал. Зачем мы все это оплачиваем?
Фредди: Во-первых, это не тюрьма, а дом престарелых. И они не охранники, а медицинский персонал. Отец — свободный человек и может идти, куда захочет. Они здесь ничего поделать не могут.
Брат с сестрой снова замолкают. Йович достает из кармана кусочек сахара, который он успел спрятать. Быстро засовывает его в рот. И Дада, и Фредди видят это. Они переглядываются. Сахар хрустит на зубах Йовича.
Дада: Выхода нет.
Фредди: Может, и есть.
Дада ждет, Фредди думает, говорить ли вообще что-нибудь.
Фредди: Ты помнишь, «Ивицу и Марицу»?