Симич: Павел, что это такое?
Игнятович: Послушай, Милисав. Я кое-что тебе скажу. Ребенок прав. Ты не можешь приказывать ей в ее доме. И сейчас еще кое-что тебе скажу, если хочешь. Знаешь, почему она не хочет тебя слушать? Знаешь, почему? Потому что ты был за коммунистов!
Алегра: Вы коммунист?!
Алегра кричит так, как другой ребенок кричал бы «У вас есть собака?!» или «Вы еврей?!», или «Вы цыган?!».
Симич: Я?! Коммунист? Как… Это было в школе.
Игнятович: Но было же!
Симич: Еще перед войной!
Алегра: Вы коммунист! КОММУНИСТ!!!
Алегра на самом деле понятия не имеет, что кричит. Она только знает, что если будет продолжать, то нервы у Симича сдадут. Поэтому и кричит.
Симич: Но и ты был! И на много дольше!
Алегра не перестает кричать, поэтому обоим старикам приходится ее перекрикивать.
Алегра: Коммунист, коммунист, коммунист, коммунист…
Игнятович: Это не то!
Симич: Но я вышел из партии!
Игнятович: А меня выгнали! Чувствуешь разницу! Я был плохим коммунистом!
Алегра в конце концов перестает кричать. В тот же момент замолкает и Симис. Алегра садится к Игнятовичу на колени. Она обнимает дедушку и недовольно смотрит на Симича.
Алегра: Дедушка, скажи коммунисту, чтобы ушел из моего дома.
Игнятович: Ты типа какого-нибудь дисидента, но этого не достаточно.
Симич: Не достаточно?
Игнятович: Нет.
Алегра: Дедушка, скажи коммунисту…
Игнятович не говорит ничего. Однако ему неприятно. Симич встает.
Симич: Я пойду.
Игнятович: Так будет лучше. И больше не приходи. Нет необходимости. Живи и убери амбиции. Это мой тебе совет.
Симич облизывает свои вставные зубы.
Симич: А мой тебе совет, Павел, чтобы ты последил, чтобы никто не проговорился. Чтобы не сказал, что ты делал в молодости. Кого ты своими руками, Павел.
Игнятович: Перестань, Милисав. Иди.
Симич: Последи, чтобы я не проговорился. И кого ты, и как ты. Своими же руками.
Игнятович: Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
Игнятович лжет, но он спокоен. У него нет ни переживаний, ни угрызений совести. Ничего нет.
Симич: Не заставляй меня вспоминать, Павел! Не заставляй меня называть это число. Если его узнают, посмотришь, чем это обернется!
Игнятович: Давай, иди.
Симич уходит. Из кухни, из дома и из жизни этого человека. Игнятович остается с внучкой. Он спокоен, так как совести у него нет.
Алегра: Дедушка, а этот человек правда коммунист?
Игнятович молчит. Не отвечает.
Алегра: Дедушка, а что такое коммунист?
Игнятович задумывается. Потом решительно отвечает.
Игнятович: Ничего, дорогая моя. Этот человек все равно — ничто.
Затемнение
Место отдыха на шоссе. Деревянная скамейка, бревенчатый обеденный стол. Мусорный бак полон отходов после туристов, после обедов водителей и проезжающих. Фредди ведет под руку своего отца, мрачного старика с тростью. Тот идет тяжело, прихрамывая на левую ногу. Фредди внимателен, терпелив. Он идет спокойно, в ритм отца. В другой руке у него корзина, полная продуктов: сэндвичей, фруктов, воды.
Фредди: Спокойно, папа. Мы никуда не торопимся. Спокойно.
Отец Фредди медленно садится на скамейку. Опирается о свою трость, смотрит, как и всегда, куда-то вдаль. Фредди не садится. Ставит рядом с отцом корзину с продуктами.
Фредди: Здесь есть все. Сэндвичи, цыпленок в фольге, яблоки, молоко.
Отец вообще не реагирует. Он никогда не реагирует, никогда не подает ни малейшего знака, что понимает, что ему говорят. Просто смотрит своим мрачным взглядом на какую-то точку на горизонте. И неизвестно, видит ли он вообще что-нибудь. Фредди пытается последний раз.
Фредди: Сахар тоже есть. Папа. Сахар тоже есть.
Отец не реагирует. Даже на сахар, который любит, который всегда крадет, который прячет во рту, из-за которого он лишился всех пальцев на правой ноге, но что все равно не смогло остановить болезнь. Старик не реагирует даже на упоминание о сахаре. И Фредди как-то решает, что это все. Что его отец не осознает, кто он такой, где находится, что происходит вокруг. Не осознает ничего.