Это была уловка. Строго говоря, ранг Келлараса не позволял требовать сопровождения у офицера из Хастов. Но если этот мужчина содрогается перед «тюрьмой», цепями долга, только другой приказ поможет ему избежать возвращения к неприятной службе.
Он уловил мгновенное облегчение на вспыхнувшем лице, но капитана тут же охватил неожиданный ужас.
«Это еще что?»
Однако Галар Барес снова пришпорил коня, возвратившись на место рядом с Келларасом. — Как прикажете, сир. Я в вашем распоряжении.
Громадные бронзовые ворота открывались, раздался скрежет тяжелых цепей. Келларас снова откашлялся. — К тому же, капитан, не хотите ли вы узреть выражение лица Хаста Хенаральда, когда тот узнает, что мой господин желает заказать меч?
Голова Галара Бареса дернулась в изумлении.
И они оказались за воротами.
Четыре
Равнина Манящей Судьбы не знала дождей десятки лет, но черные травы росли густо, как мех, на слегка неровной почве, а в низинах могли достать до лопаток коней. Тонкие острые стебли собирали солнечный жар и проехать сквозь них было все равно что опуститься в котел или кузнечный горн. Железные изделия — пряжки, застежки, оружие и доспехи — обжигали руки, а кожаные за день постепенно сжимались и обугливались. Материя облепляла тело, покрасневшая кожа зудела.
Хранители Внешнего Предела, северного края равнин, окаймляющих серебристо-ртутное море Витр, носили лишь шелка, но и они страдали, на несколько дней отдаляясь от лагерей. Страдали и кони, отягощенные толстыми деревянными доспехами, защитой ног и животов от жары и острой травы. Патрули за море Витр считались испытанием, и немногие среди Тисте служили хранителями.
Что совсем неплохо, думалось Фарор Хенд. Родись таких безумцев больше, народ Тисте ждали бы неприятности.
У самого края Витра травы умирали, оставляя грунт, усыпанный гнилыми камнями и ломкими валунами. Скользящий от безмятежного моря воздух обжигал легкие, горел в ноздрях, делал горькими слезы.
Она сидела на коне, наблюдала, как младший кузен вытаскивает меч и вставляет лезвие в трещину на камне около границы Витра. Какие-то яды странной жидкости растворяли даже прочные скалы, и хранители научились использовать их для заточки. Меч ее спутника был сделан Хастами, но благословенно давно и потому не нарушал тишины. Для руки Спиннока Дюрава он был внове — клинок, передававшийся из поколения в поколение. Она радовалась, видя в нем гордость.
Третья из патруля, Финарра Стоун, ускакала вдоль береговой линии, Фарор ее уже не видела. Обычное дело — уезжать без сопровождения, ведь голые волки равнин никогда не рискуют приходить столь близко, а от других зверей остались одни кости. Финарре нечего остерегаться; вскоре она вернется. Они разобьют на ночь стоянку под укрытием высокой расселины, там, где последняя буря вгрызлась в берег — достаточно далеко от Витра, чтобы море не оказывало отравляющего эффекта, но и не среди травы.
Слушая успокаивающий шелест клинка Спиннока, Фарор обернулась в седле, созерцая серебряный простор моря. Оно сулит растворение, пожирает плоть и кости при малейшем контакте. Но сейчас поверхность спокойна, пестрит отражением облачного неба. Ужасные силы, обитающие в глубинах или в некоем далеком сердце, остаются тихими. С недавнего времени это стало необычным. Последние три дозора оттеснены были яростью штормов, и после каждого шторма терялась земля.
Если не разрешить загадку моря Витр, если не смирить его силу, не отогнать или не уничтожить, то придет время — возможно, понадобится всего два столетия — когда ядовитое море пожрет всю Манящую Судьбу и достигнет границ Куральд Галайна.
Никто не знал с полной ясностью природу Витра — по крайней мере, среди Тисте. Фарор верила, что ответ можно отыскать среди Азатенаев, но доказательств не имела. Да и кто она такая, средний чин Хранителей. Ученые и философы Харкенаса замкнуты, презирают чужаков, равнодушно смотря на их неведомые пути. Похоже, они ценят невежество, считая его добродетелью — в себе самих.
Возможно, некие ответы можно найти в боевых трофеях Форулканов, сокровищах лорда Урусандера, хотя при его одержимости законами и правосудием… даже наткнувшись на откровение подобного рода, он вряд ли его заметит.
Представляемая Витром опасность известна. Ее неизбежность всеми признана. Несколько тысяч лет — вполне короткое время, а иные истины требуют столетий для осознания. Отсюда простой факт: они опаздывают.