А вот к иным из спутников она не испытывает такого доверия… При этой мысли она вновь окинула взором воина, что скачет сразу за авангардом — за Хунном Раалом и Оссерком. Илгаст Ренд принял приглашение с неохотой, или так казалось; несомненно, он в дурном настроении с момента выезда из Нерет Сорра три дня тому назад. Верно. Едва оказавшись на краю поселения, он с нажимом спросил Хунна Раала: «Урусандер об этом знает?» Хунн улыбнулся, но не ответил. Илгаст настаивал бы, если бы не поспешное заверение Оссерка, будто отец не только знает о предстоящем путешествии, но вполне одобряет.
Шаренас сразу заподозрила, что это ложь. Ей на миг подумалось, что Илгаст по-настоящему бросит вызов сыну Урусандера; однако он отвернулся, и молчание показалось Оссерку пренебрежительным и даже оскорбительным. Хунн Раал тут же захохотал и шлепнул Оссерка по спине, смягчая опасность. Но Шаренас не раз замечала, как хмуро Оссерк глядит на Илгаста — хотя только когда тот поворачивается спиной.
Что ж, союзникам не обязательно быть друзьями. Илгаст Ренд — глава Великого Дома. Во многих смыслах он может потерять больше, нежели любой из присутствующих, если дела пойдут плохо.
«Но нет. Хунн Раал достоин уважения. Знает что делает, знает — как все мы — что замыслил верное дело». Чтобы раздавить всякое зерно сомнения, нужно лишь посмотреть на Урусандера. Пока старый командир остается единственным фокусом внимания, целью всех дерзаний — источником гласа разума, что позволит призывам к справедливости быть услышанными, а они должны быть услышаны! — не стоит чрезмерно тревожиться насчет тонкой кожи юного Оссерка, его ребячества и раздражающего недоверия. Ведь Хунн Раал всегда рядом, он помогает оборвать тирады, смягчить импульсивные реакции Оссерка.
Среди четырех остальных спутников лишь один казался ей заслуживающим доверия. Да, кузины Раала Серап, Рисп и Севегг — настоящие солдаты, но бегают за ним словно хвосты; если есть хоть доля правды в слухах, доверие Хунна Раала не в последнюю очередь заслужено под мехами, хотя все они двоюродные кузины — не такие близкие родственницы, чтобы это стало преступлением, но этого вполне достаточно, чтобы поднять брови и заслужить пару шепотков недовольства. Так или не так, три кузины поклоняются старшему братцу, и Шаренас забавно представлять, какие сексуальные изыски легли в основу поклонения. Хотя… иногда преданность можно спутать с жалостью. Она ведь ни разу не бывала с Хунном под мехами. В конце концов, он слишком много пьет.
Она подозревала, что рано или поздно придется его оседлать, но лишь когда мотивом станет явная политическая выгода. Он недостаточно для нее благороден, она отлично видит в нем неподобающую наглость, вечно сражающуюся с преданностью лорду Урусандеру. Однажды кому-то придется его немного окоротить — ради его же блага — и то, что покажется ему победным завоеванием, внезапно явит совсем иную природу. Нет ничего легче, чем унизить мужчину, лежащего между женских ног. Эффект бывает почти мгновенным и всегда безошибочным.
Значит, легко пренебречь слюнявыми губками, кузинами Раала. Но не так легко пренебречь последним, который умудряется выглядеть одиночкой, хотя скачет в середине отряда — рядом с Шаренас, слева. Прямая спина, влит в седло, походит на железный клинок, опасный и надменный… Кагемендра Тулас не произнес ни слова с самого Нерет Сорра.
Он отлично знает, разумеется, что в лагере, ставшем целью пути, служит его нареченная Фарор Хенд и к вечеру он будет стоять перед ней — впервые со дня огласки.
Шаренас так хочется узреть этот миг. Он будет… восхитительным.
Кагемендра Тулас мертв внутри. Любая женщина это заметит, едва взглянув в лишенные жизни глаза. Израненная душа осталась позади, брошенная на одном из полей брани. Он шелуха, оживленный труп, гнилой зуб в железной коронке; кажется, Тулас не рад такому оживлению, ибо жаждет смерти, чтобы таящаяся внутри тишина выплеснулась, отравляя остатки бытия — плоть, кожу, лицо — пока он на последнем вздохе благодарит за доброту тех, кто положит тело в тихую гробницу.