– До чего же гениальное видение, – пробормотал Хунн Раал, мгновение спустя уловив краем глаза предупреждающий кивок молодого Оссерка.
Говорить что-либо вообще было рискованно. Тот, кто сейчас набирал кистью краски с палитры и наносил их на поверхность деревянной доски, славился своим взрывным темпераментом, а ситуация и без того была уже достаточно напряженной. Однако Хунн оценил свое замечание как комплимент, вполне достаточный, дабы смягчить возможное недовольство Кадаспалы, который мог решить, что его отвлекают.
В данных обстоятельствах Оссерк явно не хотел рисковать даже шепотом выразить свое согласие. Обычное дело для молодых, отвага которых еще не подверглась испытанию. Естественно, в том не было вины самого Оссерка. Вина – а как еще можно было это назвать? – лежала на его отце, который неподвижно восседал, облаченный в разукрашенный регалиями мундир. Одну сторону его лица освещали свечи, тогда как другая была погружена в угрюмую тень, что полностью соответствовало тому мрачному настроению, в котором он пребывал.
Кадаспала, возможно, и был самым популярным художником-портретистом во всем Куральде Галейне, ибо отличался незаурядным талантом и был печально знаменит своим вздорным нравом по отношению к позировавшим ему клиентам, но даже он не мог сравниться с тем, кто сейчас сидел в кресле с высокой спинкой из черного дерева. Страшно было представить, что будет, если у Ваты Урусандера, который и так уже, что называется, находился на пределе, в конце концов лопнет терпение. Парчовый парадный мундир был специально пошит для официальных визитов в Цитадель и прочих торжественных случаев, однако, когда Урусандер командовал армией, его одежда практически ничем не отличалась от того, во что были облачены рядовые солдаты когорты. Легионы Куральда теперь называли легионом Урусандера, и не без причины. Будучи уроженцем одного из Малых домов, он быстро продвинулся по службе в первые месяцы изнуряющей войны с форулканами, когда высшее командование понесло серьезные потери – сперва из-за предательских убийств, а затем после ряда поражений на поле боя.
Урусандер, считай, спас тогда народ тисте. Без него, как хорошо знал Хунн Раал, Куральд Галейн бы пал.
Далее последовала кампания, в ходе которой удалось полностью изгнать форулканов, а затем карательная акция против джелеков, когда пришлось углубиться далеко на северо-запад, на земли Джеларкана. В результате Урусандер обрел статус легенды, чем объяснялась нынешняя запоздалая сцена в верхнем помещении самой новой башни крепости, где в воздухе еще висела каменная пыль. Присутствие здесь прославленного живописца, Кадаспалы из дома Энес, само по себе впечатляло, подчеркивая, сколь высокое положение занимал Урусандер. Этот портрет предстояло скопировать, чтобы повесить на стену внутренней галереи в Цитадели Харканаса, рядом с изображениями высокородных тисте, как живых, так и давно умерших.
Но тот, кто неподвижно сидел сейчас в своем ослепительно-ярком мундире со всеми воинскими знаками отличия, в любое мгновение мог разрушить этот идеальный образ непоколебимого достоинства. Хунн Раал подавил улыбку. Ни он, ни Оссерк не могли не заметить признаки приближающегося взрыва, хотя Кадаспала продолжал работать, не обращая ни на что внимания, затерянный в собственном мире лихорадочной спешки. Урусандер застыл в полной неподвижности, и художник наверняка воспринимал это – если сие обстоятельство вообще имело для него хоть какое-то значение – как триумф воли творца над непокорным клиентом.
«Интересно, – подумал Хунн, – заговорит ли Оссерк, чтобы укрепить дамбу, прежде чем ту прорвет? Или промолчит, как это часто бывало на протяжении его лишенной опасностей жизни, лишь затем, чтобы потом неуклюже пытаться успокоить всех, кого может оскорбить тирада его отца?»
У Хунна возникло желание не вмешиваться и просто посмотреть, что будет дальше. Но вот насколько это разумно? Хуже всего, если Кадаспала оскорбится, соберет свои краски и кисти и уйдет, чтобы больше не возвращаться.
У Хунна Раала имелись свои резоны находиться сейчас в этом зале. Разве он едва не погиб, приняв на себя предназначавшийся Урусандеру нож убийцы? Что ж, он готов был снова шагнуть под клинок.
– Достопочтенный художник, – откашлявшись, произнес Раал, – уже смеркается…