— Верно, — признал Керморван. — У меня и в мыслях не было брать своего коня в такое долгое путешествие.
— Говорят, к востоку от гор водятся дикие лошади, — с озорным блеском в глазах сказал Тенвар. — Настоящие гиганты! Может быть, их удастся приручить? Судя по тому, что я о них слышал, они будут в самый раз для человека такой, хм-м-м… такой комплекции, как у тебя, сотранец.
— Комплекции? — порычал Эрмахал, в одно мгновение побагровев и надвигаясь на молодого северянина. Тенвар стоял как ни в чем не бывало, поглаживая короткие усы, а его товарищи придвинулись ближе к нему.
Добродушный голос Керморвана прорезал напряженную тишину:
— А мои длинные ноги вообще будут волочиться по земле; наверное, придется идти пешком. Но так или иначе, скоро мы расстанемся с ними. В Лесу не сможет пройти никакая лошадь, и нам самим придется стать вьючными животными.
Эти слова подействовали отрезвляюще, и многие снова начали проверять, надежно ли прикреплен багаж. Но Элоф умел читать по бесстрастному лицу Керморвана. Улучив момент, он подошел к своему другу и тихо сказал:
— Ты вовремя отвел удар. Еще немного, и…
— Да, но с меня довольно подобных выходок! Эти юнцы из Сальденборга играют с огнем, хотя у них нет на уме ничего дурного. Эрмахал едва ли стал бы предводителем корсаров, если бы позволял любому насмехаться над собой. Элоф, ты северянин, а они привыкли слушать кузнецов. Попробуй образумить их или хотя бы присматривай за ними!
— Я поставлю их в арьергард вместе с Роком, подальше от корсаров.
Керморван обвел взглядом сумрачный двор.
— Солнце уже почти зашло, и город постепенно стихает. Пора отправляться в путь. Дом моих предков… ночь и тишина снова станут твоим уделом. Увижу ли я тебя когда-нибудь снова? Элоф, друг мой, быть может, все наши прежние дороги и испытания были лишь прелюдией к этому путешествию.
— Я думал о том же, — признался Элоф, — но особенно о своем поиске.
Керморван кивнул.
— Пусть он будет удачным, что бы ни случилось! Итак, все прощальные слова сказаны, кроме моих; я не должен медлить.
Ферхас и несколько других слуг Керморвана подошли ближе и опустились перед ним на колени — редкое зрелище как на севере, так и на юге, даже перед великими лордами. Однако в их жесте было больше любви, чем подобострастия, и многие плакали. Когда Керморван передал Ферхасу большое кольцо с ключами, они задребезжали в трясущейся старческой руке. Тогда Элоф понял еще кое-что в характере Керморвана: эти старые слуги воспитывали его, когда он остался совсем один после смерти родителей, а потом и других членов семьи. Он был лордом, выращенным своими вассалами, правителем, созданным по образу и подобию того, во что верили его подданные. Такое воспитание могло сказаться по-разному, но в нем, по мнению Элофа, оно смягчило гордыню и силу состраданием, сдержанностью и уважением к мнению людей, которыми ему приходилось командовать.
Ферхас повернул ключ в замке. Ворота со скрипом открылись, и Керморван вместе с Гизе и Эйсданом начал выводить пони на улицу. Как было условлено заранее, путники облачились в длинные плащи с капюшонами и спрятали оружие от посторонних глаз. Они вели животных в поводу, не садясь в седло, поэтому были похожи на многие другие группы усталых беженцев.
Ферхас кивнул Элофу на прощание, как и остальным, но потом вдруг взял его за руку и прошептал с отчаянием в голосе:
— Вы позаботитесь о нем, правда, сир?
Мысль о том, что он может охранять этого грозного воина, казалась нелепой, но Элоф не мог смеяться над старым слугой. Он кивнул, похлопал Ферхаса по плечу и пошел дальше. Силуэты длинного каравана впереди двигались на фоне светлой каменной стены на противоположной стороне улицы, словно фигуры с ожившего фриза, как будто они уже сливались с полузабытыми хрониками былых времен. Молодые северяне шли следом; Элоф услышал, как заскрипели ворота, и стал ждать, когда лязгнет замок. Но звука не последовало, и, хотя он не оглядывался назад, перед его мысленным взором возник образ старого Ферхаса, стоявшего в глубокой тени у стены и напрягавшего слух до тех пор, пока последний слабый стук подков не стих вдали.
Вечер был прохладным, и улицы быстро пустели. Тут и там встречались торопливые горожане с чадящими лампами; лишь немногие косились на угрюмую процессию, проходившую под перестук копыт по булыжной мостовой. Они обошли стороной площадь перед цитаделью, где горели высокие факелы, и обогнули купеческий квартал, все еще оживленный и расцвеченный огнями хрустальных канделябров в высоких окнах богачей, мигающими свечками с сердцевиной из тростника и маленькими угольными печами уличных ларьков. Элоф подумал о Катэле, теперь вступающем в свою новую должность на северной границе, и улыбнулся: купец не мог уйти, не дав им с Роком строгих указаний по составлению отчета о состоянии Восточных Земель, с длинным перечнем возможных богатств и товаров, полезных для взаимной торговли.
— Ты как будто уверен, что мы найдем все это, — сказал ему Элоф.
— Конечно, найдете, парни! — добродушно пропыхтел Катэл, а затем, возможно, вспомнив о своем прозвище Честный, добавил: — Как бы то ни было, плох тот купец, который не стучится даже в самые убогие двери, верно?
Элоф подумал, что ему будет не хватать Катэла. И если уж быть откровенным, он будет тосковать по всему этому огромному беспокойному городу, о чем раньше и помыслить не мог. Он положил руку на вьючную суму, где хранились его пожитки, немногочисленные, но тяжелые: смена одежды, запасные сапоги, но главным образом те вещи, которые он ценил больше всего, — латная рукавица, кузнечные инструменты и странный бронзовый посох с загнутым концом и полустертыми символами, которым он когда-то пользовался как бодилом для быка. Это была единственная вещь, оставшаяся у Элофа от детства и ранней юности. Он взял ее с собой, повинуясь внезапному порыву, а не потому, что она могла оказаться полезной. Но теперь он знал почему; сюда он тоже мог уже никогда не вернуться. Когда-то его миром была крошечная деревня, потом уединенная башня. Первые небольшие города, которые он видел, казались ему огромными и поражали воображение. Но этот бурлящий человеческий улей мог поглотить тысячу подобных городов. Несмотря на все несовершенства и пороки городского устройства, Элоф начал понимать, что лишь такое сообщество людей может создать порядок и организованную силу, которая будет лучшим щитом против наступающего Льда. Одна мысль о городе заставляла его с новой силой ощущать пустоту и дикость просторов, раскинувшихся впереди.
Другие, казалось, испытывали сходные чувства. Бьюр, любивший вкусно поесть, то и дело отходил к лоткам торговцев, которые они миновали по пути, чтобы приобрести последние порции местных лакомств. Элофу было трудно винить его, поскольку северянам пришлось долго голодать до того, как Керморван призвал их к себе на службу. Но когда он увидел, как корсар Борхи словно ненароком подошел к винной лавке, а Тенвар начал болтать с рыночными торговками, то сразу же позвал их обратно.
— Это правильно, — сказал Рок. — Некоторые здесь знают нас и могут распустить языки.
— Готов поспорить, что у лорда Бриона найдется достаточно ушей, чтобы услышать, — согласился Арвес, поравнявшийся с ними. Чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше.
— Уже недолго осталось, — пробубнил Бьюр с набитым ртом, отрывая зубами с вертела куски жаренной на углях цесарки. — До ворот уже недалеко.
— Одного шага достаточно, если путь преграждает толпа.
В тени высокой привратной башни вполне могла таиться засада. Сейчас, однако, там было лишь несколько человек, большинство из которых принадлежало к городской страже.
Но фигура, внезапно выступившая из сумрака, была облачена в плащ из богато украшенного красного бархата, а ее высокий рост не оставлял сомнений. Элоф обменялся с Роком встревоженным взглядом и быстро пошел вперед к голове колонны, чтобы в случае необходимости успеть на помощь Керморвану.
— Какой стыд, милорд Керморван, что ты хотел уйти тайком, словно вор из чужого дома! — с добродушной усмешкой произнес тот, кто преградил им путь. — Неужели ты думал, что можешь скрыть это от меня?