— Сидит на ветке прямо над водой, болтает своими пухлыми маленькими ножками и манит, и манит… — Голос Эрмахала пресекся, а когда он заговорил снова, речь пошла о других, гораздо менее невинных вещах. Больше он не упоминал о девушке.
Им наконец пришлось признать, что этой ночью они не доплывут до островов, и встать на якорь у песчаной косы, достаточно широкой, чтобы они могли устроиться на ночлег, но вместе с тем достаточно узкой, чтобы стражу мог нести один человек. Эрмахал, по-прежнему не выказывавший признаков усталости, вызвался добровольцем и не встретил возражений; даже Керморван выглядел совсем изможденным. Но Элоф, несмотря на желание немедленно лечь и закрыть глаза, подошел к Керморвану и рассказал ему о странных речах Эрмахала. Керморван тоже проявил озабоченность, но посоветовал не слишком волноваться.
— Я почти не знаю людей, менее подверженных странностям, чем он. Возможно, сказалось напряжение и усталость после долгого дня. Тем не менее нужно позаботиться о нем. Ты плывешь с ним на одном плоту; присматривай за ним и, если станет еще хуже, сразу же зови меня. Но теперь я должен поспать, иначе сам начну нести околесицу.
Элоф согласился с мнением Керморвана: шкипер корсаров был не из тех людей, которых легко сбить с толку. При их первой встрече Эрмахал боялся неведомых существ, которые могли появиться с болотных пустошей, но не боялся сразиться с ними. Сейчас же, опиравшийся на свою стальную алебарду, он казался воплощением надежности и силы. Но примерно через два часа, когда он разбудил Керморвана для второй стражи, Элоф тоже проснулся. Корсар завернулся в одеяло, довольно закряхтел и вроде бы сразу отошел ко сну. Однако через несколько минут, когда внимание Керморвана было приковано к лесу, Элоф увидел, как шкипер сел, судорожно скомкал одеяло и стал всматриваться в темную воду перед собой. Потом, с разочарованным вздохом, он снова вытянулся на песке и наконец захрапел.
Ночь миновала без происшествий, и весь следующий день они плыли спокойно, если не считать того, что Лес как будто все теснее смыкался вокруг них. Открытые участки берега встречались реже; деревья спускались к самому краю воды, и их длинные ветви нависали над рекой. Некоторые были оторваны или частично сломаны и лежали гребнистыми корягами под поверхностью воды — опасные топляки для любого суденышка, менее прочного, чем плот. В следующую ночь они не стали вставать на якорь, но выставили двойную стражу и поплыли дальше. Элоф выбрал себе в спутники Эрмахала. Шкипер выглядел бодрым, но явно нервничал. Он вздрогнул, как от удара, когда с дерева бесшумно слетела сова и выхватила какого-то жалобно пищавшего зверька из прибрежной травы, а потом еще раз, когда за кормой вдруг послышался громкий всплеск. Они поглядели туда, но не увидели ничего, кроме широких кругов, расходившихся над залитой лунным светом водой, над которыми плясала стайка ночных мотыльков.
— У рыбы наступило время ночного клева, — заметил Элоф. — Должно быть, здесь встречаются очень крупные рыбы, а о рыбаках и слуху не было. Следующей ночью нужно попробовать пустить за кормой лесы с крючками, а то наши припасы…
Внезапно он замолчал. Лицо Эрмахала в ярком лунном свете блестело от пота, а дыхание было тяжелым и учащенным, словно от огромного усилия. Но потом шкиперу удалось совладать с собой.
— Неплохая мысль, — сказал он и сразу же перевел разговор на другую тему.
Когда их сменили, Эрмахал без колебаний лег на свое место, но Элоф еще долго наблюдал, как он смотрит на черную реку, опираясь на локоть, пока его не одолел сон.
На следующий день Эрмахал был в особенно хорошем настроении, как будто какой-то тяжкий груз забот и тревог упал с его плеч. Он был так же рад, как и остальные, когда за очередной излучиной они увидели небольшое стадо оленей, пьющих воду на берегу. Гизе потянулся за своим луком, но они убежали слишком быстро.
— Не беда, — сказал Керморван. — Я надеялся, что мы сможем добывать пропитание охотой у реки, и сейчас получил подтверждение. Мы найдем другой водопой и устроим засаду.
Он посмотрел на грязь, размешанную оленьими копытами, и на деревья позади.
— Однако интересно, что животные убежали так быстро — как будто они привыкли к тому, что люди охотятся на них. Или существа, похожие на людей.
Иле задумчиво прикусила губу и посмотрела на Элофа.
— Ты имеешь в виду тех, высоких… — Казалось, ей не хочется говорить прямо, и здесь, под угрожающей тенью деревьев, Элоф хорошо понимал почему. Он вдруг почувствовал себя чрезвычайно уязвимым на открытом месте и остро ощутил присутствие неведомой силы в лесной чаще.
Тревожные воспоминания вернулись к нему: пристальный взгляд зеленых глаз, необъятный голос, исходивший повсюду и ниоткуда, и вороны, кружащиеся на ветру. На какое-то время, он забыл о других своих заботах.
Ближе к вечеру они приплыли к цепочке небольших островков, обозначенных на карте. Здесь лес был почти таким же густым, как по берегам, но казался более приветливым в своей уединенности. Они выбрали островок, расположенный подальше от остальных и окруженный глубокой водой. Здесь они по крайней мере могли прочесать кусты, забраться на высокие ивы и другие деревья и убедиться в отсутствии людей и крупных животных. Они не нашли ничего угрожающего, даже змей, и устроились на ночлег, выставив на страже только одного человека. В середине ночи, когда пришла очередь Элофа, он сел, прислонившись спиной к гладкой коре высокого клена неизвестной ему разновидности, и погрузился в свои мысли. Он прислушивался к тихому шелесту листьев над головой, представлял, как ветер проносится над необъятной равниной древесных крон, подобной зеленому океану, и мечтал о том, чтобы самому плыть над ним с такой же легкостью. Но Элоф не был склонен жаловаться. Несмотря на ужасы эквешской атаки, его собственный поиск оказался гораздо более легким, чем он ожидал. Вместо одиноких и бесцельных блужданий в дикой глуши он путешествовал быстро, в обществе друзей и без особых происшествий — какие бы опасности ни таились в Лесу, до сих пор они не распространялись на реку. Элоф размышлял, сколько еще может продлиться плавание и смогут ли они найти другие реки, текущие на восток, чтобы благополучно миновать эти опасные земли…
Внезапно он застыл на месте. Что-то тихо, но грузно двигалось в кустах за его спиной. Положив руку на рукоять меча, он повернулся и привстал на колено под укрытием древесного ствола. Массивный темный силуэт тихо и осторожно двигался среди кустов, удаляясь от лагеря. Элоф задержал дыхание, когда узнал Эрмахала. Сомнений быть не могло — такой же широкий в плечах, как Эйсдан или Гизе, но не такой высокий. Что он там делает? Возможно, просто отошел по нужде, однако человек то и дело останавливался и оглядывался по сторонам, словно стараясь найти кого-то. Элоф осторожно выскользнул из-за дерева и последовал за ним. Они миновали небольшую возвышенность в центре островка; Элоф низко пригибался к земле, чтобы остаться незамеченным. Но шкипер ни разу не оглянулся, а лишь напряженно поворачивал голову из стороны в сторону, словно человек, разыскивающий потерянную вещь. Мало-помалу Элоф начал различать слабый звук, казалось, раздававшийся высоко среди ветвей, но затем опускавшийся и журчавший, как смех над водой. Это был сладостный, легкий звук, но он почему-то раздражал слух Элофа, словно жужжание назойливого насекомого над ухом. Затем пришло потрясенное осознание того, что он слышит не просто звук, а настоящий голос.
Эрмахал неожиданно ускорил шаг и быстро спустился к берегу вниз по склону, потом остановился и снова замер в нерешительности. Элоф последовал за ним с большей осторожностью, так как луна скрылась за облаком и ее свет больше не указывал путь. Он опустился на четвереньки, скрываясь за кустами, и напряженно всматривался в сумрак, надеясь увидеть, что же могло так очаровать Эрмахала.
Он увидел это лишь после того, как она шевельнулась. Оказалось, что некоторое время он уже смотрел на нее, сидевшую на изогнутой ветке огромной ивы, не различая ее формы. Она сидела в напряженной позе, подтянув колени к подбородку, так что длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам, почти скрывали ее тело. Но когда она опустила ноги, свесив их вниз, Элоф действительно увидел ее — гибкую обнаженную девичью фигуру, отражавшуюся в черной неподвижной воде заводи внизу, рядом с серебряной луной. Голос, зовущий и исполненный томления, принадлежал ей, как и тихая обворожительная песня, слова которой он чувствовал, но не мог понять.