Итак, кузнец? Над чем ты трудишься так долго и неустанно?
Элоф натянуто улыбнулся.
— Это будет серебряная отливка, Повелитель Леса. Украшение и подарок для великого лорда.
Не сомневаюсь, что дар будет достоин его. Но будь осторожен, когда ходишь в этих лесах так поздно без Стражей. Ты знаешь, что у меня есть и другие подданные; для многих из них ночь — время охоты и бодрствования. На тропе, ведущей к замку, тебе ничто не угрожает, но не сходи с нее!
Листья тревожно зашелестели, и Элоф невольно пригнулся, когда чья-то большая тень опустилась на него сверху. Но тень пролетела над головой, сложила крылья и уселась на ветке перед ним: огромная сова с блестящими желтыми глазами, над которыми, как рожки, торчали два перистых хохолка. Взгляд птицы был холодным и совершенно нечеловеческим. Элоф перевел дух и сглотнул комок в горле.
— Я слышал тебя, Повелитель Леса, — сказал он и подтвердил свои слова кивком. — Я не сойду с тропы. Доброй ночи!
Но улыбка Элофа, когда он миновал последние деревья, была мрачной, как и удовлетворение, которое он чувствовал. Да, он не сойдет с тропы… с той тропы, на которую ступил с самого начала. Тапиау наконец приоткрыл свою маску, но, хотя это было интересно по многим причинам, теперь ему нужно было спешить изо всех сил, насколько позволяла работа. И не поддаваться жалости. Элоф плотнее запахнулся в плащ, как будто хотел защитить свое сердце от пронизывающего холода. Где-то глубоко внутри него скрывалась эта стальная пружина беспощадной и безличной целеустремленности, позволившая ему создать колдовской меч ценой жизни другого человека. Он ненавидел ее, но сейчас должен был снова прибегнуть к ней ради большего блага. Ему опять предстояла работа, достойная великого мастера.
На следующее утро все было готово; теперь он не мог отступиться от задуманного. Листы меди были скатаны в цилиндры со вставленными внутрь железными стержнями, а сами цилиндры помещались в небольших стеклянных банках, которые Иле выплавила из кварцевого песка и наполнила корродирующим раствором. Многожильные шнуры, свитые из тянутой меди, вели от банок к каменному корыту, наполненному дурно пахнущей жидкостью; внутри был подвешен тяжелый предмет, имевший форму наконечника копья и сделанный из самого чистого золота, которое им удалось добыть. На каменной скамье стоял плавильный тигель с серым минералом, размолотым в порошок и смешанным с яичным белком и другими веществами, а рядом с ним — легкий и причудливый каркас из гнутого серебра, отполированного до зеркального блеска. Иле с Роком завороженно смотрели, как Элоф взял его и, то и дело сверяясь с россыпью пергаментов и табличек на соседнем столе, опустил тонкую кисть в тигель с порошком и начал вычерчивать на серебре затейливую вязь, состоявшую из крошечных символов. Затем, надев перчатку, он прикоснулся к каркасу медными жилами, предварительно отведенными от главного сплетения. Рок издал сдавленный возглас, когда посыпался дождь миниатюрных голубых искр, но лицо Иле просветлело от внезапного понимания, и она удовлетворенно кивнула, когда Элоф плотно прикрутил медные жилы к серебряному каркасу, ухватил его длинными щипцами и аккуратно опустил в корыто с раствором. Он жестом призвал друзей к молчанию и смотрел до тех пор, пока не увидел ниточку мелких пузырьков, поднимавшихся и лопавшихся на маслянистой поверхности. Тогда он начал тихо напевать, сначала без слов, но потом с легким пришептыванием, в котором они время от времени могли разобрать отдельные фразы:
Проснись! Проснись!
Из ночных глубин,
Сокрытый в тиши,
Затми солнца блеск,
Речь, грянь, оглуши!
Из мысли — суть,
Из гроба — глас,
Из хляби — крепь,
Из века — час.
Из праха — плоть,
Из тьмы — во свет,
Из углей — огнь,
Имя — в ответ.
В покое — движенье,
В душе — отраженье,
Что было — вернется,
Что есть — остается.
Наконец Элоф улыбнулся им и опустился на скамью.
— Начинается! — сказал он.
— Что же это будет? — с иронией в голосе поинтересовался Рок.
Глаза Элофа сумрачно блеснули.
— Вещь, о которой наш покойный мастер-кузнец не мог и мечтать! Золотое покрытие, более тонкое, чем тончайшая фольга; единение металлов, более совершенное, чем при многослойной сварке, и более точное, чем в любых сплавах. Я читал об этом, как о методе извлечения металла из обедненной руды, теперь понял, как можно приспособить это для моих нужд, этим медным шнурам течет сила, которая жалит плоть не менее жестоко, чем едкий раствор, породивший ее. Не прикасайтесь к ним голыми руками! Она стремится проходить через все, но особенно хорошо протекает через воду и большинство металлов. А в этом корыте она переносит с золотого острия на серебряный каркас мельчайшие частицы золота. Мало-помалу они будут оседать на серебре, особенно густо на тех символах, которые я начертил. Затем последуют новые слои: золото, серебро, медь, хром и другие, более редкие металлы. И на каждом из них я запечатлею особое свойство. — Он рассмеялся. — Я мог бы сделать это на каждой частице, если бы захотел!
Иле задумчиво постучала ногтем по своим крупным зубам и кивнула.
— Мне бы следовало помнить. Такой метод извлечения металлов из руды действительно известен у нас, и, если необходимо, его можно применить подобным образом. Но свойства, которыми ты наделяешь свою работу… они озадачивают меня.
Элоф резко выпрямился и заглянул в корыто с раствором.
— Это лишь часть свойств, — пробормотал он. — Малая часть… Но впереди еще много работы. Рок, принеси ту широкую форму для литья, которую я сделал, и самую чистую глину. Восковая модель уже готова, теперь нужно сделать отливку!
Иле с недоумением посмотрела на изящную восковую конструкцию, которую он снял с высокой полки.
— Но какое применение можно найти для этой диковинки?
Элоф широко ухмыльнулся.
— Это щит против моих страхов, который обнаружила моя воля. Когда он будет закончен и обретет силу, ты все поймешь!
В следующие недели его почти не видели в замке. Все чаще он спал у очага и редко возвращался даже за пищей. Однако когда Иле и Рок — единственные, чье присутствие он мог вынести — приносили ему еду и питье, они обычно видели его свернувшимся без движения у одного из каменных корыт с булькающим раствором, как будто он мог проследить или ускорить невидимый поток вещества в глубине жидкости. Лишь его губы шевелились, но слова, которые он произносил, не достигали их слуха.
Два или три раза Иле резко предостерегала Элофа и советовала быть осторожнее: многие жидкости были очень ядовитыми и даже их испарения могли причинить вред. Действительно, в те дни он стал бледным и больным на вид; его лоб прорезали новые морщины, глаза и щеки глубоко запали. Но в ответ на все увещевания он лишь пожимал плечами, иногда обращался к своим рукописям и просил, чтобы его оставили в покое. Так проходили дни, а между тем лесные ветры становились все более холодными и пронизывающими, а иней уже держался долго после восхода солнца. В ранний утренний час одного из таких дней Элоф наблюдал, как последний слой, состоявший из мельчайших частиц серебра, покрывает его творение. И, хотя он мог видеть лишь тусклый блеск в глубине бурой жидкости, чутье мастера подсказывало ему, что все готово. Он взял самые длинные щипцы и осторожно, очень осторожно опустил их в раствор, так как в этом корыте содержалась самая смертоносная жидкость. Затем, взяв прочный захват, он немного постоял и впервые с начала работы заговорил громко и нараспев. Его голос был хриплым от напряжения; в нем звучало страстное желание и слышался дерзкий вызов: