Нажаловавшись всласть, отдохнув и расслабившись, получив законную порцию похвал, восхищений, поддержки, советов и чая с тортиком, Надя поднималась. «Вы ищите ему семью, ищите. Только это должна быть очень хорошая семья», — строго говорила она и прощалась.
Однажды Надя позвонила и сказала: «Я устала…»
Она действительно устала. Иногда Мишка все-таки не спал по ночам. Днем квартира превращалась в игровую площадку. «Я забыла, когда делала настоящую уборку», — с грустью говорила аккуратистка Надя. Но больше всего она устала, конечно, от неодобрения. Ей казалось, что ее не одобряет «весь мир».
Сказать по правде, Надя была далеко не единственной приемной матерью, у которой возникали подобные чувства. Многие наши семьи жаловались, что очень трудно выдержать внезапно хлынувший ливень осуждений. В детском саду или в школе — ребенок ведь «не такой, как все». На детской площадке — никто не хочет играть «с этим». А «этот», обижаясь и хорохорясь, показывает всем в ответ кузькину мать. Вот недавно, в магазине, куда мама с ребеночком заскочили по дороге купить хлеба. «Мальчик, ты чего так орешь?» — неодобрительно спрашивает усталая кассирша. «Дура», — небрежно бросает в ответ чадо, закаленное в детдомовских перепалках. И легонечко толкает стеллаж с консервными банками. Всякое бывает. У всех, конечно, по-разному.
Тяжелее всего Надя переносила неодобрение соседей. Тихая, немного робкая женщина, она была из тех, кто заранее готовит на лице улыбку и всегда пропустит вперед того, кто «торопится». «Черт знает что у вас там происходит», — шипел сосед снизу, встречаясь с Надей и Мишкой в лифте. Мишка видел, что маме плохо. Мишка понимал, что если маму обижают, ее надо защищать. Он не мог иначе. «Заткнись, урод», — сказал он очень определенно и ткнул игрушечным автоматом в соседский живот. Соседская «вендетта» вступила в острую фазу.
Надо сказать, что все это время с Мишкой раз в неделю работал детский психолог. Как можно «работать» с пяти-шестилетним ребенком? Например, играя. Играя в обычные игрушки, развивая разные сюжеты, придумывая истории, которые как будто происходили с игрушками. «Смотри, Миша, паровозик уезжает, а мотоцикл остается. Если бы он умел говорить, что бы он сказал паровозику?» — психолог Маша ползала по ковру вместе с Мишкой, катая маленькие машинки. Мишка молчал. «Пусть убирается. Пусть убирается, он мне не нужен. Я уеду, далеко-далеко, и там мне не будет никто нужен», — Мишка говорил ровно, глядя в угол. Руки безвольно висели вдоль тела. Он поднял к Маше лицо, залитое слезами. «А он когда-нибудь вернется?» — спросил он Машу. И заплакал горько-горько. Впервые с тех пор, как мама Ира вернула его в детский дом.
Со взрослой частью семьи тоже нужно было работать. Как работать? Взаимодействовать. Консультировать. И все время помнить о том, что ситуация — не совсем обычная. Во-первых, семья оставалась в статусе «временной». Они что, не могли решить, что они хотят? — спросите вы. Не могли. Если бы им пришлось решать прямо тогда, если бы на них давили — или-или, то, скорее всего, они сказали бы «нет». И кому от этого было бы лучше? Во-вторых, Мишка действительно был не совсем здоровым ребенком. Гиперактивность — раз. Задержки в развитии — два. Тяжелая психическая травма после разрыва с мамой Ирой — три. Ну и плюс физическое здоровье — не так чтоб очень, мягко выражаясь. Короче говоря, Мишка был ребенком, которому не так-то просто найти постоянную семью, усыновителей.
Было еще кое-что. Мишка ведь тоже не совсем принял Надю с Колей. Пожалуй, папу ему было даже проще принять. А вот маму Надю… А почему? Да потому, что не может человек так легко заменить в своей душе одну любовь на другую. Это как раз — признак душевного здоровья. Миша был в целом здоровым, сохранным[8] мальчиком, и ему нужно было много времени, чтобы оправиться от потери. Он очень старался. Старался почувствовать, что есть мама и папа. И что у них в семье все хорошо и правильно.
Надя рассказывала: «Коля вообще сдержанный человек. Он очень меня любит, но у нас никогда такого не было, чтобы он меня, например, поцеловал среди бела дня. Или обнял. Тем более, если рядом кто-то есть. Даже если я его просто за руку брала, в гостях, например, он всегда руку отдергивал и сердился, что я так себя веду». Когда Мишка первый раз сказал: «Папа, обними маму», Надя испугалась. «Ну, сейчас Коля ему задаст», — подумала она. «Ну давай же, папа, — Мишка был уверен, что делает все правильно, — давай, обними!» «Представляете, Коля подошел и обнял меня. Ну и Мишка тут подлез, втиснулся между нами, и мы так стояли», — Надины глаза сияли, когда она рассказывала. «Знаете, у нас вообще отношения с Колей изменились, — продолжала она. — Мишка нас учит. Учит любить», — добавила она, подумав.
8