— Питер, сейчас быть старше тридцати лет — классно, — сказала Айрис с грустью в глазах, когда они заговорили о возрасте. — Идеалы горящей юности преданы и растоптаны действительностью, романтические иллюзии развеяны банальностью человеческих взаимоотношений, самые большие надежды разбиты об огорчения и разочарования. Но уже есть деньги, и жить стало вроде удобнее… — Она медленно выдохнула, словно в её лёгких и вправду до этого ютилась юность. — Правда, уже и не за чем…
— Слишком пессимистично, — удивляясь самому себе, произнёс Питер. — Есть же положительные моменты, которые подталкивают нас в завтрашний день: близкие люди, например, муж, дети или же друзья. Тем более я вижу на безымянном пальце у тебя кольцо. Может, не всё так печально? — Он вылил остатки перенесённого с барной стойки джина себе в стакан, но решил повременить с его опустошением, словив себя на мысли, что он уже сильно охмелел.
Айрис, задумавшись, посмотрела в сторону, будто пыталась найти там объяснение своим словам, но поняв, что у неё ничего не выходит, решила ограничиться следующим:
— В данном случае ты прав. И в самом деле наиболее тесное окружение мотивирует тебя шагать дальше, но я говорила немного о другом, не знаю, как тебе это объяснить, возможно, сейчас это невозможно и придёт к тебе только с годами, когда поймёшь, что ты уже достаточно немолод, но и вовсе не стар, но и в этом нужно себе признаться, — теперь Айрис пила уже зелёный чай. За всё время их диалога, она заказывала только горячие напитки, чередуя кофе с чаем. В этот бар она попала чисто из любопытства, не преследуя каких-то конкретных целей. Она наблюдала за окружающими, за их движениями и поведением, за их речью — иными словами, за мыслями, роящимися в головах людей. Женщина бы и дальше занималась этим, пока не иссякнул бы интерес, но этому занятию помешал Питер, а она была и не против поговорить, хотя видела, что он уже находиться не в слишком трезвом состоянии. Но тем не менее он был ещё в состоянии поддерживать беседу, анализировать и думать, пускай и с некоторой заторможенностью.
— Сложно признаваться себе и другим людям в чём-то, чего сам не хочешь до конца признавать, но чувствуешь, что так оно и есть, — постукивая стаканом по столу, сказал Питер. — Кстати, сейчас стакан на восемьдесят процентов пуст, именно пуст, получается, он мой собрат по оружию?
— С годами я начала практиковать одну интересную вещь, я нигде о ней не читала и не слышала, как-то само получилось, — подхватила слова Питера женщина, — когда мы не можем себе или кому-то в чём-то признаться из-за возникшего страха, то я начинаю представлять себя скелетом, на которого накинули одежду, где скелет — это сама суть, а одежда — это оболочка страха и слои лжи. Так вот, скинуть с себя всё сразу невозможно, но если делать это постепенно, то может получиться. Если вспомнишь это, то попробуй. Каждый элемент одежды — это преграда к правде, к тому, о чём мы действительно думаем. Начни сначала с шарфа, следующий раз скинь куртку, потом свитер и так далее, пока не покажется суть. А дальше это войдёт в привычку, и даже жить как будто станет легче.
— Интересно, а если у скелета сломаны кости, то это тоже правда? Или они должны для начала срастись? — Питер выпил остатки джина, чтобы побороть икоту.
— Заходишь ты слишком далеко в мыслях, туда, куда не стоит лезть. Ты сейчас из одной проблемы создал две, а если пойдёшь дальше, то и перешагнёшь с таким настроением и десяток, — Айрис посмотрела Питеру в стеклянные глаза и предложила ему выпить кофе, чтобы хотя бы немного отрезветь, на что тот ответил:
— Честно, меня уже тошнит от этого кофе, лучше тоже выпью зелёного чая, хотя я уверен, что он ни капли не поможет.
За время общения они коснулись множества тем, начиная от религии и заканчивая искусством постмодернизма. И даже на утро, которое было относительно паршивым для Питера, он вспомнил, что на всякий случай записал в заметках слова Айрис, связанные с определением искусства (настолько они показались ему точными и не отягощёнными научными терминами): «Искусство — это человек, это отражение того, что за ним и что в нём. А человек — это и есть пересечение двух миров — внешнего и внутреннего. Только самые гениальные из нас смогли найти наиболее гармоничное их пересечение и воплотить это наяву. Не важно, с какой целью они это делали, куда важнее, что в их работах мы нашли отражение части себя, а кроме нас в них нашли отражение и другие тысячи и миллионы людей, поверив в то, что они не одиноки. Великая сила…».