Научно-техническая революция, обеспечив невиданный взлет любимой дщери фантастике, поставила перед детективом трудно разрешимые проблемы. Невозможно стало и далее закрывать глаза на те же технические средства, нельзя было и далее игнорировать непреложный факт исчезновения Великих Сыщиков из юридической практики. Это противоречило хотя бы отчетам криминальных репортеров, публикуемых на самых видных местах. Жизнь требовала внести поправки в центральный образ. Сыщик, следователь и криминалист не составляли более единого лица. На первых порах детектив предпочел закрыть на это глаза (по примеру Холмса)! Говорят, и теперь приходят письма на Бейкер-стрит с просьбой о помощи…
Критики сердито пожимают плечами. Ревнители детективных традиций бьют в ладоши. Неправы обе стороны. Неправы в своем отношении к традиции.
Следование традиции, особенно в мелочах, — характерная черта детектива. Особенно английского, отражающего особое пристрастие британцев к заветам старины. В этом читателю вскоре предстоит лишний раз убедиться, ибо антиутопический роман Браннера не просто детектив, но вдобавок еще и типично английский. В нем есть почти все: экзотика, «сладкая жизнь» правящей элиты, острота противоборства, тайна и плюс ко всему та самая честность, о которой шла речь.
Да, не прост и долог был путь от Сыщика с большой буквы к сыщику поневоле. Первый из плеяды Великих Сыщиков интеллектуал Дюпен породил не только Холмса и патера Брауна, но и популярного в прошлом веке Лекока (герой серии романов Эмиля Габорио) и обаятельного мистера Каффа («Лунный камень» Уилки Коллинза). Дюпен был не просто проницательным мастером анализа. Волей своего создателя он позволял себе замечать и нечто такое, что ускользало от ока официальной полиции. Опять же впервые в истории, потому что он, будучи одновременно и ученым-героем научной фантастики, и первым Великим Сыщиком, шагал по нехоженой тропе. Зато соперничеству между его потомками и сыщиками-полицейскими суждено было стать непререкаемой догмой. Нет нужды упоминать о постоянной грызне Холмса с Лейстрендом из Скотланд-Ярда, о скромной гордыне патера Брауна, побеждающего все ту же лондонскую полицию.
Каждый новый Великий Сыщик старался отрицать предшественника в большом и малом, но это было отрицанием отрицания, чередованием утраченных и приобретенных признаков. Генетика знает такие шутки, когда в третьем — четвертом поколениях вдруг проявляются изжитые, казалось, родовые черты. Ни «вор-джентльмен», которого Морис Леблан замыслил как антитезу Холмса, ни герой Гастона Леру Жозеф Рультабиль не смогли выйти за очерченные Дюпеном рамки. Разве «Тайна желтой комнаты», которую так ловко раскрыл Рультабиль, не есть тайна запертой комнаты в доме на улице Морг? Поистине, «как скрипка в футляре»…
Очерченный Дюпеном круг сделался кругом порочным по той простой причине, что в условном мире, где действуют одинокие сыщики, криминал вытекает не из характерных особенностей действительности, не из житейских ситуаций, а напротив, преступление, по возможности таинственное и запутанное, как бы диктует условия жизни, подстраивает ее под себя. Для научной фантастики, разгадывающей тайны природы и общества, это, быть может, и прекрасно, для детектива — убийственно. Банкротство такого принципа в применении к изображению современного буржуазного общества очевидно. Отсюда нарочитая условность и ограниченность места действия, заданность характеров и прочие слабости, которые легко обнаруживаются, когда замысел не выдерживает столкновения с реальностью. И чем этот замысел сложнее, — тем легче разрушается его правдоподобие. Мелодраматические ситуации, экзотический фон в этом случае только довершают распад. Фантастика, описывающая несуществующие миры, может позволить себе роскошь и вырядиться в любые наряды: экзотические, готические, даже откровенно сказочные. Не то криминальный роман. Здесь, будь добр, следуй специфике. Игра поэтому не получается, нарушены правила, граничные условия оказались обманом… Не спасает ситуацию и головокружительный пассаж, когда убийцей оказывается ведущий расследование инспектор полиции. В «Тайне желтой комнаты» этот ловкий трюк лишь окончательно испортил финал.
Таковы неутешительные уроки детективной классики. Поток эпигонской литературы, в которой бабочками-однодневками взлетали герои вроде Ника Картера или мисс Этель Кинг, грозил окончательно девальвировать те немногие ценности, которые успел накопить гонимый «приличным обществом» литературный пария. Но — и это тоже Великая Психологическая Загадка! — интерес публики к бесконечным выпускам, где в разных вариантах перепевались похождения любителя-одиночки, не угасал.
Сама логика подсказывает, что должен был настать день, когда в несколько скандальном детективном семействе попробуют установить хоть какой-то порядок. Прежде всего, предстояло разграничить поля охоты и установить твердые запреты, чтобы избежать гибельной ситуации, когда дозволено все. И подобно Шуре Балаганову, разработавшему «сухаревскую конвенцию» для детей лейтенанта Шмидта, некто Уиллард Хэттингтон, более известный под псевдонимом Ван Дайн, создал свои прославленные «Двадцать правил для авторов детективных рассказов». Вкратце они сводятся к следующему.
Прежде всего читатель и сыщик должны находиться в равных условиях (вспомним Дюпена). Это правило предполагает полное раскрытие условий задачи. Кроме того, предполагается, что автор не должен поступать с читателем хуже, чем преступник с сыщиком.
Накладываются запреты на любовную интригу, которая только отвлекает внимание от решения задачи, и на подмену преступника сыщиком (вспомним «Тайну желтой комнаты»). Надо ли говорить о том, что заповеди Ван Дайна предполагают непременное наличие трупа? Оживить этот труп на сотой, скажем, странице — дешевый прием. Количество трупов не лимитируется, но убийца должен быть только один. Иначе расползется главный конфликт. Далее правила запрещали: вмешательство потусторонних сил (прощай фантастика!); шпионаж и деятельность тайных обществ (чужое поле охоты); пейзаж и описания душевных переживаний и прочие литературные выкрутасы (отвлекают); преступником рекомендовалось делать не профессионального убийцу (компетенция полиции), а человека из общества, пользующегося хорошей репутацией, и, наконец, мотивы преступления должны быть сугубо личными (политика, например, чужое поле охоты).
Десятилетие, последовавшее за обнародованием условий конвенции Ван Дайна, окончательно дискредитировало детектив как жанр литературы. Не случайно мы хорошо знаем сыщиков предшествующих эпох и каждый раз обращаемся именно к их опыту. Но едва ли сможем, не залезая в справочники, назвать имена деятелей из клана «Двадцати правил». Не станем делать этого и теперь. Стоит, однако, уточнить, что иные исследователи все еще рассматривают детектив сквозь призму именно этой позорной эпохи упадка, не делая различия между Великим Сыщиком и героем так называемых «бульварных романов». Это ошибка, потому что современный западный детектив развивался вопреки Ван Дайну, опровергая пункт за пунктом, преодолевая высосанные из пальца ограничения. Один параграф (сыщик не должен быть преступником!), впрочем, уцелел, хотя его и нарушал несколько раз кинематограф. Это разумный запрет, потому что он оберегает самое специфику детектива, стержневую его линию.