Я сдался.
— Я получаю двадцать тысяч доларо плюс накладные расходы.
Он захлопнул крышку последнего из моих чемоданов, отметил все их голубыми крестиками и энергично вытер руки с таким видом, будто хотел стряхнуть с себя нечто большее, чем мел.
— В таком случае, наверное, сеньор весьма щедро распоряжается своими деньгами, — заметил он. — Может, потому сеньор до сих пор и не сколотил состояние.
Он повернулся на каблуках и, тяжело ступая, отошел в сторону.
Таможенный контроль так затянулся, что все автобусы в центр города давно ушли. Пришлось выложить весь свой скудный запас испанского, чтобы носильщик понял, что мне надо найти такси и погрузить в него багаж. Тем временем я зашел в банк и поменял несколько американских долларов на хрустящие крупноформатные красно-желтые агуасульские доларо. Банкноты с изображением президента имели ту же номинальную стоимость, что и доллары, но их покупательная способность составляла лишь восемьдесят пять центов. И все же денежная реформа, которую провел Вадос спустя год после прихода к власти, явилась его первой крупной победой. Введение новой денежной единицы — доларо — имело дальний прицел в надежде, что он станет такой же конвертируемой валютой, как и его известный североамериканский образец. По латиноамериканским масштабам Вадос добился почти невозможного.
Когда настало время расплачиваться за услуги носильщика, мне вспомнились слова таможенника по поводу траты денег. Ради эксперимента я решил дать носильщику два доларо и посмотреть на его реакцию. Носильщик никак не обнаружил своих чувств, приняв меня скорее всего за туриста, который еще не знает цены здешним деньгам.
Дорога плавно вилась по горному склону, облегчая крутой спуск к Вадосу. Солнце светило ярко, воздух был прозрачен, видимость отличная, и с высоты птичьего полета я мог хорошо рассмотреть окрестности. В шестидесяти километрах отсюда, там, где материк сливался с океаном, расплывчатым пятном выделялся Пуэрто-Хоакин.
Окинув беглым взглядом открывшуюся панораму, я решил пока воздержаться от ее тщательного изучения. Внизу подо мной лежал Сьюдад-де-Вадос.
Это была впечатляющая картина, которую не могли передать никакие карты, планы и проспекты. Не нужны были ни путеводители, ни гиды вроде Флореса, чтобы постичь все величие и масштабность замысла.
Чем-то, что трудно выразить словами, архитекторам удалось придать городу вид органичного целого, отчего он напоминал собой гигантский работающий механизм. Во всем чувствовалась спокойная сдержанность, согласованность и безупречное функционирование всех звеньев, эффективность сочеталась с простотой, а единство лишено было единообразия. Все, о чем могут только мечтать архитекторы-планировщики, нашло здесь свое реальное воплощение.
Я попросил водителя остановиться у обочины и вылез из машины, чтобы насладиться открывшимся видом. Я узнал почти все. Вот там — жилые массивы, торговые центры, вот там — государственные учреждения, а вот — музей, оперный театр, четыре громадные площади, суперскоростные автострады, виадуки.
Фантастика. Вроде и придраться не к чему.
Выкурив половину сигареты, я снова сел в такси и попросил шофера ехать в центр. Не отрываясь, смотрел я в окно.
Внезапно в поле моего зрения попала жалкая лачуга, которую трудно было назвать даже ветхой постройкой. Не успел я ее как следует разглядеть, как метров через пятьдесят увидел еще одно похожее строение. Затем мы миновали целый поселок барачного типа: будки, сколоченные из досок. Кровлями им служили раскатанные в лист бочки из-под нефти. Стены сплошь и рядом были облеплены рекламными плакатами, что хоть как-то скрадывало убогий вид лачуг. На веревках сушилось старое белье. Повсюду играли голые и полуодетые дети, бродили взъерошенные карликовые петухи, козы и странного вида свиньи.
Я был так подавлен увиденным, что даже не попросил водителя остановиться, и опомнился лишь после поворота, когда дорога влилась в прямую, как стрела, магистраль, ведущую к центру Вадоса.
Проезжая мимо первого настоящего дома на окраине города — красивой виллы в колониальном стиле, которая гордо высилась среди пальм, — я заметил крестьянскую семью, поднимавшуюся вверх по откосу. Отец тащил поклажу, закрепив, как здесь принято, ремни на лбу. Мать держала на руках ребенка, второй малыш, устало шаркая ногами, плелся следом. На такси они не обратили никакого внимания, только прикрыли глаза от облака взметнувшейся пыли.
И тут меня словно обдало ушатом холодной воды. Внезапно я понял, зачем меня пригласили сюда. И от этого мне стало не по себе.
2
Сьюдад-де-Вадос был так продуманно построен, что таксист, если бы и захотел, не смог бы намеренно плутая прокатить по городу впервые попавшего сюда человека. Тем не менее в силу привычки и профессионального интереса я все время следил за нашим маршрутом, воссоздавая в памяти план города и попутно изучая людской поток на улицах.
Характерные для двадцатого века типовые застройки делали большую часть нашего пути неотличимой от какого-нибудь крупного города Соединенных Штатов или Западной Европы, разве что вывески были на другом языке и среди пешеходов слишком часто встречались сутаны и чепцы монахинь. Вверху на платформе три стройные девушки в ярких платьях ожидали монорельс пригородного сообщения. Ветер развевал широкие юбки. Девушки оживленно разговаривали, весело смеясь. Загорелый юноша внимательно наблюдал за ними снизу из автомобиля с открытым верхом. А в нескольких шагах две почтенные матроны не иначе как толковали о том, следует ли осуждать девушек за смелые туалеты.
Огромные магазины, построенные и спланированные по последнему слову торгового бизнеса, ломились от товаров. Деньги текли в кассы нескончаемым потоком. Такси и других машин на улицах было множество. Однако транспортный поток нигде не приближался к критическому максимуму. Здесь было вполовину меньше пробок, чем в других таких же по размеру городах. Радовали взгляд яркая одежда и улыбающиеся лица пешеходов. Бросалась в глаза необычайная чистота улиц. Казалось, все здесь самодовольно любуется собой.
И в то же время с первых часов пребывания в Вадосе меня не покидала мысль: а что бы сказал на все это крестьянин, карабкавшийся с семьей к своему бараку?
Моя гостиница «Отель-дель-Принсип» оказалась на Пласа-дель-Сур — одной из четырех главных площадей Сьюдад-де-Вадоса. Площади без особой выдумки назвали по четырем сторонам света. Мы уже были почти возле отеля, когда я заметил, что машина свернула в сторону. Я наклонился к водителю, чтобы узнать, в чем дело, и только тут заметил, что весь транспортный поток перед въездом на Пласа-дель-Сур отведен в сторону. Мне удалось увидеть лишь сквер посреди площади. Водитель остановил такси у тротуара и закурил.
Я спросил, что случилось. Шофер пожал плечами.
— Я тут ни при чем, — ответил он, бросив быстрый взгляд на счетчик.
Опустив стекло, я увидел, что перед площадью собралась многоголосая, шумная толпа. Но где в Латинской Америке вы не встретите темпераментных людей? Уличные торговцы сновали со своими тележками и лотками со сладостями. Однако обилие полицейских машин свидетельствовало о том, что происходящее отнюдь не связано с увеселительным мероприятием.
Через несколько минут на площади появилась цепочка полицейских, которые дубинками стали разгонять толпу. Таксист потушил сигарету, аккуратно спрятал окурок в карман и рванул с места. Под скрежет тормозов мы пересекли улицу и свернули на площадь.
Среди деревьев по посыпанным гравием дорожкам прогуливались люди, и ничто не говорило о необходимости полицейского вмешательства. Мужчина в поношенной хлопчатобумажной куртке неторопливо бродил с метлой по площади, тщательно собирая в длинный серый пластиковый мешок какие-то бумажки, похожие на листовки.
Такси подъехало к «Отель-дель-Принсип» — белому зданию с бронзовыми украшениями. Внушительный фасад опоясывала застекленная балюстрада с тремя подъездами. Такси остановилось у первого из них.