— Война, сеньор? Мы давно уже не ведем никаких войн. Нет, он… Вспомнила. Он — главнокомандующий. А вон там — наш министр информации и связи, доктор Майор, с которым вы уже знакомы. Мужчина, с которым он сейчас разговаривает, — сеньор Диас, министр внутренних дел.
Я с интересом посмотрел на Диаса. Высокого роста, нескладный — таких обычно называют здоровяками. Большие ручищи и крупные черты лица свидетельствовали о его индейском происхождении. Хорошо сшитый костюм казался на нем мешковатым. Диас так страстно жестикулировал, что его собеседники вынуждены были отступить назад. Среди окружавших Диаса я заметил Мигеля Домингеса.
— А рядом с сеньором Домингесом стоит министр юстиции Гонсалес — коренастый мужчина в темных очках. Затем сеньор Кастальдо — заместитель министра внутренних дел, это лицо, пользующееся большим доверием Диаса… Мне кажется, здесь присутствуют все министры кабинета… — Да, а вон там министр здравоохранения и гигиены — доктор Руис.
Руис, небольшого роста экзальтированный мужчина, беседовал с Колдуэллом, заикающимся молодым человеком из городского отдела здравоохранения.
— Многих из присутствующих я не знаю, — сказала сеньора Кортес извиняющимся тоном и, улыбнувшись, продолжила: — Здесь есть и известные бизнесмены. Вон, видите, там с Андресом Люкасом беседует сеньор Аррио. Вы, наверное, уже заметили его фамилию на вывесках крупнейших магазинов.
Люкас был в строгом черном костюме. Всем своим видом он стремился показать, что на прием его привело исключительно чувство долга.
Я мельком взглянул на сеньора Аррио. Обилие новых имен меня несколько утомило.
Сеньора Кортес огляделась по сторонам, высматривая кого-то еще. Я воспользовался паузой и спросил:
— А чем занимается сеньор Гарсиа помимо шахмат?
— О, он чемпион по шахматам и все. Раньше, мне кажется, он преподавал математику в маленькой школе в Пуэрто-Хоакине. А теперь он директор национальной школы шахматной игры в Вадосе.
— Вы в самом деле у себя в стране серьезно относитесь к шахматам, или я ошибаюсь? — невинно спросил я.
Профессор Кортес что-то быстро спросил у жены и, получив ответ, почти воинственно обратился ко мне.
— А почему их нельзя воспринимать серьезно, сеньор? Это куда более тонкая игра, чем, скажем, футбол или бейсбол. Шахматы развивают интеллектуальные способности человека, приучают его четко и логично мыслить. Игра неисчерпаема по новизне, стимулирует умственную деятельность.
— А вы сами играете? — спросил я.
Сеньора Кортес с гордостью сообщила, что ее муж несколько лет назад вышел в финал шахматного турнира страны. На что профессор скромно потупил взор. Я постарался изобразить на лице изумление. Поскольку сеньор Кортес вновь принимал участие в разговоре, я из вежливости опять должен был говорить по-испански и принялся старательно выстраивать фразы одну за другой.
— Мне было весьма интересно посетить ваш телецентр, — начал я издалека. — Примечательно, что министр, являющийся членом правительства… э… э… непосредственно возглавляет его.
— И с полным правом притом! — убежденно воскликнул сеньор Кортес. — Я полностью разделяю точку зрения доктора Майора, что телевидение является одним из наиболее важных инструментов современного правления. Возьмем, к примеру…
Он отмахнулся от жены, пытавшейся что-то сказать.
— К примеру, случай, касающийся непосредственно вас. Есть много вещей, о которых мы просто не можем говорить в печати, но о которых непременно должна знать общественность. С твоего позволения, Белита, а ты так же хорошо знаешь, как и я, что наш епископ проклял бы нас по седьмое колено, попытайся мы опубликовать в «Либертад» хотя бы половину того, что тебе удается передать с помощью телевидения.
Он снова обратился ко мне.
— Ведь вам известно, сеньор, как нас беспокоят обитатели трущоб, незаконно поселившиеся в Сьюдад-де-Вадосе. Вы сами знаете, что творится в их убогих хибарах: зверская жестокость, мерзкие извращения, самые низменные наклонности у детей. Все это процветает только потому, что люди оказались оторванными от родной земли и остались без стабилизирующего воздействия привычной для них среды.
Сеньор Кортес откашлялся и важно продолжил:
— Я имею честь быть советником муниципалитета и в рамках возложенных на меня обязанностей должен посещать прибежище нищеты под центральной монорельсовой станцией и барачные поселки на окраине города. Вместе с сотрудниками отдела здравоохранения я появлялся без предупреждения и собственными глазами видел самые жуткие сцены. Такой очаг растления и источник инфекций в самом сердце города весьма опасен. У себя же дома, в деревнях, где крестьяне подчиняются определенным формам общественного давления — необходимости уважать местного священника, например, или соблюдению традиций и обычаев, — там, на местах, они чище и приличнее. Можно сказать, даже порядочнее.