Диетический культ, звучит абсурдно, ахинеитически.
Диета может быть только оздоровительной или профилактической.
Что ожидают обездоленные? Что они воцаряют собой?
Ни небо, ни море, ни солнца пылающий огонь!
Чего здесь ещё нет? Всё готово!
Лишь не хватает истинной воли, её воплощений, в деяниях всеобъемлющих, непокорных,
Нужны не сторонники, а пророки,
Нужны не управленцы, а господствующие,
Не люди, а вершители,
Своей сущности хозяева, мира предстающего провидцы.
Через порог перешагнут не многие,
Но врата распахнутся,
Царство грядёт, его зарево на изумлённых лицах,
Никому не под силу оглянуться, никому не под силу взор отвернуть от грядущего,
Всё к нему стремится!
Но кто укажет путь?
По поверхности морской с волн переборов, утомленными отблесками сползают очертания строк, природы немой, но услышанных возгласов, увиденных намёков, вечерние росписи не знают, не помнят, без ведома собственного участвуют в разговоре, стрижи вместе с воронами подминают розовое небо зари криками безпокойства в преддверии тьмы ночи.
Вот и на зеркалах перламутровых моря в вечернем томлении, ярким огнивом отражается уходящий день,
Птица жаркая перья облачных крыльев распахнула замерев образом полёта на просторах небес,
Стынет облако за облаком растворяясь тёплыми оттенками во тьме,
Веет лёгкий вечерний холод,
В вышине ночи предстающей искрящее виднеется тепло,
Прорезается мерцанием звёздным, далеко, далеко,
Безполезно тянуться,
Не коснуться рукой,
Солнцу не раз взойти предрешено,
Иначе откуда сей мир?
Отчего и что подсказывает опыт?
Хронологическая цикличность даёт время всё обдумать,
Но немая природа надежд не даёт,
Слова не проронит,
Зато не врёт, и правда её бывает жестока,
Значит, ничего лишнего не возникло,
Значит, так быть должно,
Познавательные диалоги с естеством,
Безответные вопросы,
Между живым и не мёртвым,
Составляющим нечто одно,
Взаимосвязь единая,
Но именно в том разнородность,
Вариабельность безподобная порождена мельчайшим сдвигом,
Из некоего шороха нарушившего вечности покой.
Я это сказал на всякий случай, так всякий случай жизнью предстаёт, на перепутье дорог, с которых сойти невозможно, да и не нужно, да и не хочется.
Танец ублажающих речей,
Шёлк вьющихся волос,
Бархат таящих прикосновений,
Грация вытачивается страданием и болью,
Через сито ущерба и пустот душевных дыр просеяна,
Всё либо слишком просто, либо тяжелее некуда,
Золотой середины, похоже, мир давно лишён,
Сопутствуй вдохновение немереное,
Провоцируй на дерзновение строф,
Пусть текут соки муз одиноких,
Влагой ссыпающихся рос,
Словно с розы лепестков, ароматом ветру навеявших,
Словно с ладони кровь, куда макнулись шипы её,
На губах солоноватым привкусом,
Шероховатостью пальцев о нежность алой щеки,
Высохли и впитаны лишений мимолётных следы,
Мы похитили то, что возжелали и видели,
Восхитительный миг,
Стук рвущегося сердцебиения, за края вышедшего,
Извергнувшись из груди.
Луга тропами сглаживаясь предстали мельтешащим трепетом, касаясь лоскутом поверженным взгляда, и шепчет струнными струями ветер, ласковый привет от богини шлёт.
Скобля небесную даль травы ввысь вьются, стопы безчувственно приминают стремление скованной жизни,
Избавленные от тягот творческой мысли, суть свою исполнияют, высшей участи ждут, соучастия немыслимого, всевышнего чуда,
Их форма зыблема, но она всюду,
Количество – источник качественного отличия, масса порождает дифференцировку, но исток гораздо уже устья, он фактически ничто, всему сопутствует разгон, даже измотанное чувство из всплеска однажды родилось,
Значение имеет лишь вектор продуктивного нарастания, творческий рост по сути, остальное же не против в бездне утопнуть, без следа кануть, словно степь сгорая рассеивается в ветру.
Вновь пришёл я в людный край, где внимание не приковать, везде мелькают озадаченные лица, появляются и тут же вмиг сникают, в быту жизнь от неизбежности сокрыв.
– От кого вы прячетесь, горожане? Здесь никого нет, всё только ваши сетования на собственные обереги.
– Неисповедимы наши законы. – Раздался крик скрытый из толпы.