Больше всего, разумеется, говорили, шутили и чокались по поводу фантастического решения Юджина. Димка, хихикая, пожелал ему не торопиться с женитьбой на Асе, Рич выразил надежду, что его детей (он собирался жениться) будет натаскивать по физике и математике лучший в мире репетитор, а Сай сказал, что никакой музыки, кроме Баховской, в мире не существует и добавил: “Имей в виду”. Юджин был не согласен и предвкушал дальнейшие дебаты на эту тему и полный разгром заносчивого физика. На прощание друзья приняли на посошок, обнялись, поцеловались (Димка даже слезу пустил) и поклялись не забывать друг друга и хранить верность “квадруполю”. Им было девяносто лет на четверых.
Глава 2.
Ричард.
Пролетело семь удивительных лет, и в тот памятный, как обычно безмятежно-солнечный калифорнийский день иностранный профессор-консультант знаменитого Стэнфордского университета доктор Ричард Генда решил досрочно освободить свое место в зале очередной скучной конференции по квазарам и отправиться в далекую кофейню, где, как он знал, качество кофе, этого уникального напитка, было несоизмеримо выше предлагаемого в холлах конференции. В дополнение к этому приятному факту в кофейне его знали, называли по имени, говорили “давно тебя не было, братан!”, добродушно улыбались и наливали чашечку крепкого espresso до краев. Что еще нужно теоретику-астрофизику и кофеману по совместительству?
С дымящейся чашкой в руке Рич присел за нарочито деревенский лакированный столик в тени приветственно колышащейся пальмы, прихлебнул ароматного зелья и погрузился в размышления. Любой знающий Ричарда в молодости наблюдатель не мог не заметить существенных изменений во внешности молодого физика. Он располнел и даже немного обрюзг. Короткая стрижка сменила прежнюю романтическую длинноволосость. На выпуклом лбу корифея мрачнела прихотливо изогнутая вопросительная морщина, создающая, в сочетании с тяжелыми еврейскими веками и неожиданно голубыми глазами, впечатление некоторой скорби. Одет профессор был по-калифорнийски, в легких брюках и белой рубашке без галстука, причем цвет – а, собственно, и само наличие – рубашки (вместо футболки) определялись необходимостью участия в научном форуме; надевать же галстук не было сил даже в этом случае.
Ричарду редко приходилось решать жизненные задачи. В мешанине обыденных людских дел, проблем и ситуаций он чувствовал себя беспомощным и бесполезным. Так например, при разводе с Люсей (повидимому наиболее масштабного события в его не-научной жизни), причины которого он так до конца и не понял, все дела по расторжению брака и последующего устройства их отдельных существований взяла на себя Люся: бумаги оформила, слушание дела назначила, вещи их немногочисленные толково поделила (ему было все равно) и утешала-щебетала как могла. Заполнила его теперь уже холостяцкий холодильник нужным, тщательно отобранным набором продуктов, потрепала по щеке на прощание и упорхнула, не ответив на невысказанный вопрос голубых глаз физика. Весь тот проклятый месяц Рич находился в состоянии тягостного недоумения, неспособности что-либо делать и о чем-либо думать, впервые в жизни чувствуя боль совершенно нового, непривычного ему типа, то есть никак не связанную с физическими проблемами. Родители Ричарда погибли в автокатастрофе, когда ему было одиннадцать лет и, хотя его никогда не покидала память о доброй и ласковой маме, но никаких жизненных напутствий в сфере личной жизни он получить не успел, а тетушка, у которой он жил до поступления в университет, была слишком занята своими собственными проблемами, чтобы уделять внимание нестандартному погруженному в книги племяннику.
Удивительно, что Люся объявила о своем намерении закончить их совместное проживание вскоре после его успешной защиты, в результате которой ученый совет Института Квантовой Электродинамики по личному предложению академика Будкинда, присудил Ричарду звание доктора физико-математических наук, перепрыгнув через рутинную первую ступень научной иерархии. Присутствующая на заседании в своем лучшем платье и лучших туфлях жена светилась от радости, обняла и поцеловала своего гениального корифея, весь день держала его под ручку, лучезарно улыбалась на банкете, хлопала поздравительным тостам, да и сама что-то сказала в смысле “гордости за мужа” и пошутила на тему “решить уравнение ему легче, чем запомнить, где находится рубашка”, что-то в этом роде. А через неделю ласково и твердо произнесла приговор.
Рич впал в безутешность. Его присутствие на физических семинарах стало символическим, там теперь заправлял другой корифей – молодой физик Анджей Ланде, переехавший из Москвы в стимулирующую занятия космологией тишину Академгородка. (“Как он там сейчас?”, – вдруг подумалось доктору Генде за столиком). Саймон Белкин, изредка посещавший доктора, безуспешно пытался его вытащить из окаянной пучины депрессии, но рассказы о новых изобретениях бывшего соседа Рича не вдохновляли, да, и следить за отточенной логикой Сая ему было не под силу.