– Относительно. Вторую неделю, точнее, девять дней, – почти сочувственно ответил ей Миша.
– Долго…Я очень больна?
– Теперь уже нет. Но в некотором смысле… – Миша замолчал, и отчего-то напрягся, словно он хотел сообщить Рите нечто весьма огорчительное, но не решался.
Ритка, почувствовав нехорошее для себя в его молчании, жалобно его попросила:
– Миша, если у меня есть какие-то заморочки, лучше скажите мне сейчас, а то я измучаюсь без толку. Все равно, рано или поздно я же узнаю.
– Не то, чтобы у Вас неприятности, – «это он меня интеллигентно поправляет», – не к месту подумалось обеспокоенной Ритке, но Миша уже продолжал, – просто Вы попали в несколько необычную для человека ситуацию. А плоха она, или хороша,– решать только Вам.
– Ну, говорите, не томите! Вы же хороший, вы же мне помогли уже один раз, пожалуйста! – голос у Ритки прозвучал как жалобный просящий плач, и, пожалуй, привел интеллигентного Мишу в некоторое смущение.
– Вы только не волнуйтесь. Вас никто здесь не обидит, скорее наоборот. И извините меня, что я хожу вокруг да около, и только терзаю Вас недомолвками, – Тут Миша запнулся и как-то обречено отвел глаза в сторону, – Видите ли, я не знаю, как и с чего начать, – тихо признался он
– Да Вы начните, как получится, а что неясно, я спрошу, хорошо? – приободрила его немного успокоенная Рита.
– Я попробую, но все не так просто, – и Миша в очередной раз замолчал. Потом, словно решившись на что-то, сел торжественно прямо, сцепил перед собой в замок руки, и, глубоко вдохнув воздух, спросил:
– Скажите мне, Рита, Вы верите в сказки?
Ритка пришла в легкое недоумение от его вопроса, но тут же подумала, что это, очевидно, какая-то игра, и посчитала за лучшее в ней поучаствовать:
– Нет, в сказки я не верю. Только в сны, – ответила она и попыталась благожелательно улыбнуться.
– Жаль. Тогда нам непросто будет понять друг друга. Однако я все же попытаюсь все Вам объяснить, – Миша перевел дыхание, и продолжил, – Понимаете, все, что с Вами произошло тогда, – Миша особенно, с нажимом, выделил последнее слово, – имеет самое непосредственное отношение к некоему сказочному, можно сказать, фольклору.
– Вы знаете, я об этом уже догадалась. Вы и Ваши знакомые, верно, вообразили себя ведьмами и вурдалаками, которые пьют кровь и питаются человечьим мясом. Как там у Бабы-Яги: «Чую, что русским духом пахнет. Конь на обед, молодец на ужин». Только зачем же людей по-настоящему мочить?
– Вы как раз ухватили основную мысль. Но есть одна неточность – мы не вообразили, мы такие и есть на самом деле!
– Вы хотите, чтобы я, как последняя дура, поверила, что вы настоящие вампиры – вурдалаки из книжек и ужастиков, – вот тут Ритке в самом деле стало смешно: «Да он просто чокнутый какой-то, а на вид вроде нормальный парень». Она слабо помотала головой: – нет, это бред полный.
– Вы не правы. Как раз не бред, как раз наоборот. Вы только выслушайте меня до конца.
– Да не хочу я ничего слушать. Играйте в ваши игры, мне-то что, только не надо лапшу на уши вешать, – веселость у Ритки уже прошла, и на ее место явилась холодная злость, – а если хотите знать правду, то вот что я Вам скажу: Вам и Вашим друзьям лечиться надо, и не где-нибудь, а в психушке для особо опасных, буйных шизофреников.
– Спасибо за откровенность, – Миша, казалось, ни сколько не обиделся на оскорбления, только лицо его приняло грустное и безнадежное выражение, какое, скорее всего бывает у здорового человека, пытающегося что-то растолковать глухонемому, – но Вы все же обдумайте трезво мои слова, если получиться, то без лишней предвзятости. Все же на свете много необычных вещей. А я к Вам попозже еще наведаюсь, и мы поговорим.
Ритка не успела и не нашлась сразу, что ему ответить, а Миша уже выходил из ее комнаты, не попрощавшись с ней и даже не обернувшись напоследок. И Ритка осталась в одиночестве, она ослабела от усилий физических и эмоциональных, которых потребовал от нее этот необычный и странный разговор, и в голове ее навязчиво крутилась только одна мысль: почему понравившийся ей парень непременно оказывается сдвинутым по фазе психопатом, и этот случай, к сожалению, не исключение. И думая об этом, она, как-то незаметно для себя уснула.
Мише же было далеко не до сна. Выйдя из импровизированной больничной палаты, он постоял с минуту в маленьком уютном холле второго этажа, досадливо теребя листочек высокой драцены, растущей в кадке у окна, и, делать нечего, отправился на доклад к хозяину. Впрочем, особого результата от беседы с пострадавшей девушкой он и не ожидал. Однако, ее агрессивность, вместо обычного в ее обстоятельствах неверия и испуганного недоумения, озадачили его. Дело могло осложниться, а этого Миша никак допустить не мог.