Так они и стали жить вместе. Время наступило тогда смутное, злое, беспредельно вседозволенное. И Иришка с лешим не зевали. Хватали свой кусок. Ян и один стоил целой бригады боевиков, а то и больше. Про ум и хитрую догадливость даже не приходилось говорить, а оставалось только лишь изумляться. А совсем в скором времени и Иришка присоединилась к нему уже не во вспомогательной, а в полной мере.
Кто такой Ян, она узнала довольно скоро. Из собственных его уст. Поверила и не поверила одновременно. Больше от несоразмерности привалившего ей счастья, чем от сомнения в дееспособности человека, произнесшего слова. Правда, вкусив запретный плод, болела Иришка тяжело. Не сообразила тогда про лекарства, даже про примитивные анальгин с аспирином, а Ян, уж само собой, и понятия о них не имел. Зато дело того стоило. Могла хоть тысячу лет подряд наслаждаться жизнью и любовью. Могла отомстить даже и всему миру. Могла утолить свою гордость и обиды. Тогда казалось, что так, да пребудет всегда.
Когда Иришка потеряла часть своих сокровищ, она не могла сказать и сама. Может все началось с того, когда посовещавшись друг с другом, любовники и соратники, Ян и Иринка приняли в свой круг сладкую парочку залетных ялтинских мошенников: начинающего картежного каталу Стаса и его подругу Наталку, крупно погоревших на шулерстве в "Дагомысе". Ребята оказались бесценной находкой для их развивающегося предприятия. Да только вот семейная, хлопотливая Наталка, хоть и аферистка, но за свою девятнадцатилетнюю жизнь так и не узнавшая, что такое панель набережной, стала вызывать у Иришки раздражение. Оттого, назло Наталке и рекордам, и отбила у девчушки ее дорогого каталу Стасика, которого дуреха-Наталка считала своей непреложной собственностью. Тогда от Иришкиных приобретений и отпал первый кусок.
На Иринкин постельный демарш Ян ничего не сказал и, видимо, не сильно-то и удивился. Но что-то из отношений их непоправимо сгинуло, уже навсегда. Хотя Иринка не переставала любить своего милого лешего, и может быть, любила его даже больше, чем до своей глупой и жестокой выходки с Наталкиным сердечным дружком Стасиком. Но первый шаг на пути потерь был уже сделан, и остановить движение Иринка своей волей уже не могла. А смириться так и не захотела.
ГЛАВА 26. "МАКСИМКА"
Алтуфьевское шоссе заносило метелью, ничем не сдерживаемый боковой ветер рвал из рук руль тяжелой и неповоротливой машины. Но сдуть с дороги к обочине гробообразный "Навигатор" кишка была тонка. Да что ветер, плевать было на ветер, если поездка выдалась везучей. Информатор не подкачал, первыми узнали о существовании девчонки в конторе, и Миша тут же выслал заградотряд перебить удачу у ментов.
Пока Макс боролся с дорогой и с летящим в лобовое стекло снегом, Сашок насвистывал в такт "Русскому радио", откинувшись рядом на переднем сидении. Подарочек для хозяина ангельски тихо "отдыхал" сзади, упакованный, в громадном багажнике джипа. Девчонка не шевелилась, видимо, все еще была без сознания. Издай она хоть единственный лишний звук помимо сбивчивого дыхания, чуткие уши обоих тут же засекли бы непорядок.
– Ловко ты ее! "Диночка, помогите, вашей соседке у лифта стало плохо!" Во-о дуреха! Тут все дело в имени, я думаю. Скажи ты просто: "девушка, откройте, помогите!", хрен бы она тебе открыла, – Сашок прикрутил радио, чтоб не мешало его рассуждениям, – а так, раз "Диночка", стало быть, свой, сосед, хоть и в лицо не знакомый. Всех в доме, поди не упомнишь.
– Да уж, сосед! – хохотнул в ответ Макс. – А, впрочем, теперь и сосед. Как думаешь, не замерзнет она у нас, в одной-то маечке?
– С чего бы? Там тепло. Не багажник, а однокомнатная квартира! А полноценное здоровье Диночке все равно более не пригодиться.