– Та-ак! – и снова замолчал, видимо не решаясь продолжить мысль.
– Николай Ильич, да ведь это же… – начал было паренек в штатском, по виду начинающий опер.
– Молчать! Лишние – во-он! И ты, Зайцев, иди, и людей забери. – Майор сделал резкий жест рукой, и мужичок, тоже в гражданской одежде, но постарше, в летах, кивнул и потащил за собой прочь из комнаты еще несколько человек.
Макс стоял совершенно спокойно, глаз не опускал, смотрел начальнику в лицо, но не вызывающе, а многозначительно и строго. Тут, однако, подал голос капитан в форме, похожей на ОМОНовскую, в деталях Макс не разбирался, и с автоматом через плечо.
– Николай, оформляй изъятие и передавай нам… Не будем ссориться.
– Паша, ты подумай, может лучше через нас… – начал было уже все понявший и взвесивший дальновидный майор.
Но капитан Паша договорить не дал.
– Знаю я эти шутки. Он к вечеру будет на свободе. Так что давай-давай. Если не хочешь служебного расследования… Я молчать не буду, ты меня знаешь.
– И не боишься? Дело-то непростое. Такой груз сам по себе за здорово живешь не ездит. Смотри, кому на хвост соли насыпешь, ась? – нервный майор злобно сощурился.
– А я для того и поставлен, чтоб разным гадам на хвосты наступать! Мои боялки еще знаешь когда отбоялись? – почти выкрикнул капитан с плохо скрываемым бешенством.
– Ну-ну, тебе жить. Я что, мое дело маленькое. Вот акт оформим.., – майор велел привести понятых, началась обычная в таких случаях процедура.
Когда волокита с бумагами была, наконец, завершена, Макс, не без пользы за это время шевеливший мозгами, вдруг сказал, обращаясь непосредственно к понятливому майору:
– Товарищ майор, Николай Ильич, кажется. Я хочу написать чистосердечное признание. Сейчас и немедленно. Желательно, в вашем присутствии. Насколько мне известно, в этой просьбе, сделанной к тому же при свидетелях, вы не можете мне отказать.
Майор, учуяв вновь проклюнувшуюся выгоду, посветлел глазами.
– Конечно, конечно, гражданин Бусыгин. Не только не откажем, но и всячески поприветствуем похвальное намерение. Признание желаете писать публично или, так сказать, в спокойной обстановке?
– В спокойной остановке. Но хотелось бы в вашем непосредственном присутствии.
– Вот козел! – ругнулся капитан Паша и добавил еще ряд трехэтажных непечатных выражений.
– Паша, гражданин имеет право, – укоризненно-насмешливо попрекнул капитана майор Ильич. – Пройдемте, гражданин Бусыгин для чистосердечного признания… Не кипятись, уж потом он твой.
– Это уж точно, – сквозь зубы процедил капитан, делая вид, что плюет себе под ноги. – По дороге еще поговорим, жопа! Я те ребра пересчитаю, умник.
Макс, однако, на последние слова капитана Паши большого внимания не обратил и смысла их вовсе не испугался. Угрожать побоями ему, "вампу", было более чем забавно.
В кабинетике, куда привел его майор, Макс первым делом начертал на листе бумаги несколько цифр и протянул лист Николаю Ильичу.
– Позвоните срочно по этому номеру, только не отсюда. Расскажите все. Считайте, что на шубу жене уже заработали. Это для начала. И не мешкайте. В этом деле замешаны очень, я повторяю, о-ч-е-н-ь важные люди. Вы поняли меня?
– Понял, понял, не такой дурак как некоторые, – Николай Ильич многозначительно посмотрел на дверь, за которой остался воинственный капитан Паша. Листок с цифрами он бережно убрал во внутренний карман форменного кителя.
– Это отлично. Теперь запишем признание, о том, как я, Бусыгин Максим Романович, по просьбе неизвестного мне гражданина, имя и фамилию я не знаю, встреченного мною случайно в аэропорту города Адлера, взялся передать в Москву портплед… Вы записывайте, записывайте…
ГЛАВА 27. КУКУШОНОК
– Это невозможно! Это немыслимо совершенно! Два месяца! Бедный, бедный Максимушка! Разве ж он выдержит? – причитал Фома, колобком катаясь из одного конца обширной гостиной в другой, заламывая руки и нервно теребя очки. – Как вы не понимаете, ведь это же конец!.. Ему надо устроить побег, да-да, побег! Ну что же ты, Миша, молчишь? Черствые, равнодушные эгоисты!
Но собравшиеся в этот скорбный час в гостиной Большого дома не были ни черствыми, ни равнодушными. Молчали не от бесчувствия и личной корысти, а от леденящей мысли растерянности и осознания всего ужаса сложившейся ситуации. Миша, Ирена, Рита и Стас, пришла даже Машенька. Сашок, заботливо опекаемый двумя хозяюшками, тоскливый и пьяненький сидел в дальнем углу. И, конечно, Ян. Он тоже молчал долго, слушал бесполезные и комичные завывания "апостола", был хмур и неподвижен. Он же первым и заговорил: