Балашинский двое суток ждал смиренно-терпеливо, не торопя и не дергая понапрасну, результатов Ирениных стараний. Пока на третий не услышал заветное: "Курятников согласен. Но просит много." Денег Балашинскому, а сумма обозначилась в переговорах изрядная и для его кошелька, было не жаль. Неподкупная честность товар самый дорогой, и продается лишь единожды, Балашинский это знал. Главное, что необходимый ему человек, хоть и не сразу, но на предложение согласился. Надо было срочно готовить фигурантов. Но тут неожиданно забастовал "архангел".
– Ну не верю я! Ни единому слову не верю! Сам-то ты с ним говорил? – почти кричал Миша на хозяина, чего не позволял себе никогда раньше. В кабинете были лишь они вдвоем, и "архангел" не счел нужным скрывать свои раздражения и тревоги. Шваркнул в сердцах о стол вечным пером старинной работы, выдернутым из массивной, украшавшей интерьер, чернильницы. Перо, бронзово звякая, лягушкой отлетело прочь. Откололась позолота. – Прости. Я не нарочно.
– Уж конечно. А полковника Ирена привезет к нам завтра, не беспокойся. Без личной беседы и гарантий я не то что ему, министру копейки бы не дал. – Балашинский, казалось, забавлялся гневом своего верного помощника: – Перо-то подбери… Я в свое время гусиными писал и горя не знал, вечное мне было в диковинку. А ты швыряешься как ненужным старьем.
– Да перья-то причем? Какие гуси, если чует мое сердце, неладно что-то у Ирены! Да ты сам вспомни, когда такое было, чтоб с ней, да все ладно было?
– С делами она всегда справлялась на совесть и хорошо, – справедливости ради заметил Балашинский, – а на предчувствиях сейчас далеко не уедешь. С предчувствиями после разберемся. Нам первым делом Максимку нашего выручать надо. Любой ценой, заметь. Да и почему ты этого полковника, заурядного служаку, так боишься?
– Господи, опять на карусели! Я не Курятникова, нелепую фигуру, я Ирены опасаюсь! Дела она делает, да! А после непременно поганка какая-нибудь, нет-нет, и завернется, – "архангел" опять затрясся в ажиотации.
– У тебя сдают нервы, так не годится, – Балашинский построжал тоном, желая привести Мишу в нужную для работы кондицию, – я опасаюсь и стерегусь всю жизнь, и, как видишь, не сдаюсь и в истерики не впадаю.
– Вот-вот. Именно, что всю жизнь. Уж прости меня, конечно, но на мой сторонний взгляд, ты так привык к этому ожиданию всякого лиха и напастей, что недооцениваешь своих предчувствий и реальных угроз. Ты устал от этих ожиданий, Ян, и можешь проморгать беду. – Миша сказал и сам испугался собственной смелости. Но и смолчать не мог.
– Зато ты не дремлешь. Тебе еще не надоело ждать. И это, наверное, хорошо. – Балашинский не разобиделся и не осерчал на справедливую тираду помощника, но как-то стих и погрустнел. – Вот и займись. Сделай, что считаешь нужным – даю тебе на то полную свободу.
– Тогда я с Ирены и ее Курятникова глаз не спущу… И еще, по поводу фигурантов. Ты приказал казнить Тенгиза, а я думаю, надо иначе. Пусть его застрелит охрана на месте взлома. А Гаврилов, с нашим эскортом, разумеется, пусть уходит с героином. Витька, он слабак. И помирать будет противно, как червяк, впечатляюще. Тенгиз же – абхаз, к тому же, непростой. Войну прошел еще мальчишкой в Сухуми. Его как ни пытай, боюсь, смерти просить не станет. А тех, других, может навести своим примером на ненужные мысли. К тому же, Витькину сестру мы угробили, и он об этом, похоже, догадывается. Как поведет себя на операции, я на сто процентов ручаться не могу. Может переиграем, пока не поздно? – ненастойчиво, с вкрадчивой надеждой спросил Миша.
– Нет. – Ян ответил ему, как отрезал. И еще раз повторил: – Нет.
– Но почему? Если ты из предубеждения…
– Молчи. Тебе не понять. – оборвал его Балашинский, и добавил примирительно: – Ты там не был тогда, и не переживал никогда и ничего подобного, не дай бог пережить! Потому, позволь мне поступить по-своему. Если абхаза буду мучить я сам, а я буду, то поверь мне, он завоет и запросит и руки целовать станет.
– Как знаешь, – сказал Миша тихо и замолчал. Балашинский молчал тоже. Потом "архангел" осторожно попросил: – Может все же когда-нибудь расскажешь, что с тобой произошло в тот раз в горах? Я тебе вроде не чужой.
– Может и расскажу, – только и ответил Мише хозяин. И снова замолчал.