Время и события, что неудивительно, шли своим чередом, и красивая мордочка выросла, нет, не в морду, а в очаровательного молодого мужчину, то излишне раболепного, то не в меру заносчивого, имевшего уже и небольшой, но со вкусом подобранный гарем из нескольких не слишком дорогих, зато преданно влюбленных в него рабынь. Омар, которому быстро старящийся в усердных трудах господин его все больше и больше доверялся в ведении дел, часто являлся по этим самым делам пред проницательные очи Джема, и из кожи вон лез, чтобы составить о себе благоприятное мнение. Уже и великий султан Ахмед упокоился в могиле, зарезанный в собственных покоях с легкой руки бунтовщика Халила, а влияние Джема аль-Абдаллаха все так же оставалось незыблемым.
Вскоре и сам Ибрагим Мютеферрик, господин и благодетель, предстал пред Господом, попав то ли в правоверный, то ли в христианский рай, неизвестно, и тогда же Омар попросился в услужение к Джему, пав на колени и бия челом о пышные хоросанские ковры, обещая беспримерную по преданности службу.
И Джем Абдаллах принял Омара в свой дом, хотя, господь был тому свидетель, ни в секретаре, ни тем более в переводчике у него не было вовсе никакой нужды. В домашнем бытоустроении от бывшего мальчика на посылках тоже не вышло бы ощутимого проку, бык Хайдар, управитель и мажордом, крепко держал хозяйство в своих мощных ручищах, и каждодневное ярмо обязательных хлопот нисколько не тяготило его. А уж брат Ибрагим, верный казначей, преумножатель и добытчик средств, даже на пушечный выстрел не подпустил бы пришлого чужака, смертного и непосвященного, к финансовой кухне своего господина. Но, однако, несмотря на очевидную ненужность "малыша" Омара в доме, Джем все же не отказал тому в приюте.
Дело было даже и не в покойном Мютеферрике, попросившем со смертного, мучительного в долгой болезни, одра за своего приемыша, хотя Джем уж конечно исполнил бы пустяковую просьбу единственного на нынешнем своем пути человека, которого уважал и с которым изредка делился частичкой собственной души, пусть и презирал слегка за людскую его долю. Он дал бы Омару кусок хлеба от своего стола или попросту довольно золотых на безбедное существование и содержание его скромного гарема и забыл бы о нем, но вышло так, что Джем приблизил Омара к себе. Сначала была пустая болтовня за трапезой и долгими кофейными часами, когда неплохо образованный и быстрый в речах приживал забавлял и развлекал его досужими разговорами. И вскоре уже везде сопровождал нового своего покровителя во время его поездок и к войску, и в загородный кешк, трусил на мирной лошадке по левую сторону от хозяйского буйного жеребца, опалово-белого Рагыба, смешливый и не замолкающий ни на минуту, хотя Джем Абдаллах зачастую не обращал ни на Омара, ни на его болтовню ровным счетом никакого внимания. Хотя однажды и прислушался к его речам.
Правоверный Джем аль-Абдаллах, воинствующий слуга ислама, ехал в тот день из Топ-капы довольный собой и своей победой над новым султанским сераскером, неразумно попытавшимся навязать ему очередной ненужный поход в богом забытые болгарские земли. Что поделать, время от времени Джему приходилось выдерживать настоящие бои, отстаивая нерушимое свое намерение не выводить вверенный ему корпус никуда прочь из столицы. Князь Ференц к тому времени уже давно упокоился в магометанской гостеприимной земле в силу довольно естественных и прозаических причин, а именно амурных недугов, доконавших его к старости, и Джем, забравший корпус под свою руку не без помощи Ибрагима Мютеферрика, тогда еще пребывавшего в полном здравии, маялся, хоть и с явной выгодой для себя, с доставшимся ему наследством. Каждый раз, когда правоверные османы по велению падишаха отправлялись в военные экспедиции, Джем, предварительно наполнив карманы золотом, навещал по очереди нужных государственных людей, с пеной у рта доказывая им невозможность для его разношерстного войска успешно воевать чужие земли. В тоже время он обращал внимание на тот неоспоримый факт, что у христианских изгнанников, составлявших большую часть его корпуса, нет иного господина и повелителя, кроме аллахоподобного в своем сиянии владыки всех правоверных, и оттого не лучше ли несчастным и беззаветно преданным его султанскому величию прахоподоным иноземцам остаться в столице мира и охранять последнюю от возможных беспорядков. Золото, красноречие и знание дипломатических конъюнктур, к тому же то обстоятельство, что войско его, хоть и немногочисленное, составляло некий противовес янычарской вольнице, обычно делали свое дело. Так и на этот раз, запутав султанского сераскера, выбившегося в люди из придворных конюшен, в непроходимых дебрях европейских политик, и заручившись поддержкой французского "сефарет-наме" короля Людовика, персоны промотавшейся и оттого сговорчивой, Джем добился того, чтобы его самого и его солдат и на этот раз оставили в покое. Оттого и настроение у него было в тот день приподнятое. И он благосклонно слушал все, что доносил до его ушей ехавший как всегда у левого его стремени "малыш" Омар.