На следующий день трупов прибавилось. Выше по склону днем и ночью пылал костер. Тела свозили на санках целую неделю, если не больше. Потом у костра появились люди с лопатами. Мерзлая земля достаточно оттаяла, можно было выкопать большую яму. Мертвецов без какой-либо траурной церемонии побросали в братскую могилу.
Смерть была рядом со мной. Уже санитары обшарили мои карманы в рассуждении, чем бы поживиться, уже Кирали явился отдать мне последний поклон… Безумно смелый поступок, между прочим, — от тифозных больных все старались держаться подальше, а то сам заразишься. Я даже растрогался.
Впервые Кирали обратился ко мне по имени:
— Мориц, засранец хренов. Будь проклят тот поганый день, когда ты впервые попался мне на глаза. Говном ты жил, говном и помрешь. И бросят тебя в выгребную яму на холме за компанию со жмуриками-соотечественниками, и мне тебя будет совсем не жалко. Тосковать я по тебе уж точно не буду. Вот попрощаюсь сейчас — и был таков… Ты что-нибудь скажешь напоследок, подлюка, или не вякнув сойдешь в землю?
Меня пробрала дрожь, отозвавшаяся болью во всем теле. Говорить я не мог. Но у меня хватило сил поднять руку и показать Кирали палец.
Франц пришел в восторг.
— Ну ты даешь, Мориц! — заревел он.
Санитар засмеялся…
Фишель… вот оно опять… подай плевательницу… спасибо… не смотри… Прости меня. Подай-ка лучше ведро и тряпку. Я весь в поту… вытереться чем-нибудь… Да, Фишель, будь добр, позови Довида и Исаака. Хочу их видеть.
18
Вот вы, три моих мальчугана, все вместе. Фиш, подведи Исаака поближе. Подойди ко мне, малыш. Приляг вот сюда. Раз — и заснул. Счастливчик. Довид, если хочешь, можешь поиграть в уголке со своим паровозом. Я вас очень люблю, но вы еще маленькие и ничего из моих слов не поймете. А ты, Фишель, мотай себе на ус. Расскажешь все братьям, когда подрастут. Расскажешь своим детям.
На чем я остановился? Не помню. Ах да, на Сретенске. Лотта была очень далеко. А смерть совсем близко. Целые штабеля трупов складывали в сарай на склоне сопки. Умирающие лежали на полу у моей койки и под койкой и ждали, когда я отправлюсь в сарай и освобожу им место, пусть даже ненадолго. Война полыхала вовсю, и конца-краю ей было не видно. Некоторым казалось, что они до последних своих дней просидят в Сибири. А меня смерть уже не пугала. Я был на все готов, только бы избавиться от невыносимой боли. В полузабытье, между сном и комой, я возносился над окружающим, смотрел с высоты на свое тело, лежащее на кровати, жмурился от ослепительного света, льющегося сверху, пронизывающего пространство, и, казалось, воспарял все выше и выше…
От людей, побывавших на грани смерти, я нередко слышал, что в такие минуты вся прожитая жизнь проносится перед глазами. У меня было не так. Я видел детей, целую толпу голеньких детишек с прекрасными личиками и чистыми невинными глазами. «Это ангелы и херувимы», — думалось мне. «Папа, дедушка, прадедушка», — залепетали малыши, обращаясь ко мне, и я понял: это мои дети, внуки и правнуки. Они были совсем не похожи на вас, но среди них был ты, Фишель, и Довид, и Исаак. Они пришли ко мне из будущего, я был им нужен. Я вытянул руку, желая коснуться тебя, но ничего не вышло, хоть ты и стоял неподвижно. И я понял: надо возвращаться. Еще поживем.
Нам кажется, мы распоряжаемся своей судьбой. Это неправда. Как раз наоборот: мы следуем тому, что нам предначертано. А порой мы провидим будущее. Благодарю тебя за то, что показал мне его. Когда я очнулся, во мне не осталось и тени сомнения: я буду жить. И я не стану дожидаться конца войны. Поправлюсь окончательно, наберусь сил — и сбегу.
С наступлением весны люди в лагере как-то приободрились. Хотя особенно радоваться было нечему. По слухам, война зашла в тупик. На западе войска зарылись в землю; между французами и британцами с одной стороны и немцами с другой шли кровавые битвы ради нескольких метров территории. На востоке немцы выбили русских из Польши, а на большее сил у них недостало.
Времени у нас было столько, что в лагере возникло некое подобие университета. Преподавались разные дисциплины — от истории до инженерного дела. Я обучал немцев русскому языку, немцы занимались с венграми немецким, а вот учить венгерский не желал никто. Мастер-мебельщик из Вены обучил меня резьбе по дереву. И мебель я теперь мог делать сам. Стул, на котором ты сидишь, изготовлен мною, как и вот этот шкаф. Через Красный Крест мы получили массу книг, хватило на небольшую библиотеку. Мы организовали хор, устраивали театральные представления (прежде я ни разу не бывал в театре), ожесточенно спорили о политике и играли во все мыслимые игры. Карточные, в первую очередь.
20
Запись 25
Из Саргассова моря, с места, где угорь родился, его выносит сильным течением, хочет он того или нет. В конце концов, он оказывается где-нибудь в Европе за тысячи миль от места рождения, подрастает в пресноводных ручьях, порой забирается высоко в Альпы, порой заплывает в Черное море. Но через несколько лет желание вернуться в родные места на нерест превозмогает все. Пользуясь своей таинственной навигационной системой, угорь выбирается из прудов, если надо, переползает через поля, по ручьям и рекам добирается до моря, а там перестает питаться и со всей возможной скоростью пускается в плавание. Проходит шесть месяцев, угорь оказывается снова в Саргассовом море, мечет икру и поскольку его жизненный цикл завершен (а, может, просто от усталости), умирает.