На пристани в Саратове человек в обтерханном пальто и шапке-ушанке, лет на десять старше меня, просил милостыню. Своей военной выправкой он бросался в глаза. Более того. В его римском носе, ровных усах, длинных пальцах угадывался аристократ.
— Товарищ, подай копеечку. Что-нибудь поесть. Прошу, товарищ, — обращался он к каждому на ломаном русском.
От него отворачивались. Какая-то добрая душа сунула ему картофелину — вот и все, что удалось выпросить.
Я подождал, пока толпа схлынула, и спросил по-немецки:
— Скажи-ка, друг мой, как тебя сюда занесло?
Он недоверчиво смерил меня взглядом.
— Как и всех остальных.
— Тебя освободили?
— А тебя?
— Я-то бежал. Из Сретенска.
— Это где? В Сибири?
Я кивнул. Он широко улыбнулся и крепко пожал мне руку:
— Да ты герой. Позволь представиться: Оскар Шмидт.
— Мориц Данецкий.
— Давно в Саратове?
— Первый день на советской территории.
— Ну надо же! Иди-ка за мной, нечего нам здесь торчать. Следующий пароход только через два часа.
Мы пошли к городу. Мне было не по себе: на улице полно народу, а мы говорим по-немецки. А Оскар, казалось, и в ус не дул — будто так и надо.
— Значит, большевики сдержали слово, — заметил я.
— Да, солдат. Построили в шеренгу всех немецких и австрийских офицеров, кто оказался в их власти, и пиф-паф. Офицеры ведь классовые враги, а врагов надо уничтожать. А солдат выпустили на свободу — ступайте на все четыре стороны. Ей-богу, в лагере было лучше, там хоть кормили. Вот уж не думал, что буду так тосковать по каше.
Мы оба рассмеялись.
— А за то, что мы австрийцы, нас к стенке не поставят?
Он понизил голос:
— Люди до смерти напуганы. Что большевики скажут, то и сделают.
— Чем же они напуганы?
Он потеребил усы, оглянулся и впихнул меня в тихий переулок.
— Ты слыхал про Чека?
— Нет.
— Это что-то вроде тайной полиции. Чека истребляет врагов режима. Попадешься им, прикончат без суда и следствия. Реквизируют квартиры в центре города, бывших владельцев кидают в подвалы. У нас пытались было протестовать, демонстрацию организовали. Так Красная гвардия по демонстрации из винтовок. Нищим теперь вольготно. Если бы я не был иностранец, вселился бы сейчас во дворец.
— Так что, все военнопленные попрошайничают?
— Не все. Некоторые сражаются с белыми. Сам видел, как взвод венгров отправляли на фронт. Эти мерзкие мадьяры во всем за большевиков, не пойму только с чего. Вернутся домой — то-то будет катавасия.
— А мы когда вернемся домой? Войне конец… ведь так?
Оскар горько усмехнулся:
— Если бы все было так просто. Мы ведь пешки в большой политической игре. Ленин убежден, что в будущем году вся Европа станет советской. Мне так не кажется. Самое интересное: большевики могут отправить тебя на родину, если согласишься пропагандировать их идеи и сражаться за дело революции в своей стране.
— Мне только домой попасть, я на все согласен.
— Просто так они тебя не отпустят, — пригасил мой восторг Оскар. — Для начала тебя подвергнут идеологической обработке. Вот когда будешь думать и поступать по-ленински, тогда и к тебе будет полное доверие… Гнусность какая.
— Все-таки надо рискнуть. Что они с тобой сделают? Набьют башку своими идеями? Записаться добровольцем — и готово дело.
— Я и сам к этому склоняюсь… ведь не побираться мне всю жизнь? Люди сами голодают, много они мне подадут? И подумать только, когда-то у меня был свой повар!
Уж в этом-то я не сомневался. Офицер в нем был виден за версту.
Оскар испуганно взглянул на меня.
— Проговорился, надо же! Только никому не слова.
— Я буду нем как рыба. Дворянин ты или кто, для меня неважно.
— Спасибо. А то ведь подвесят меня, как колбасу.
Мне было любопытно, как ему удалось избежать расстрела. Сейчас он был во всем штатском. Украл?
Но Оскар не желал откровенничать.
— Меньше знаешь, крепче спишь. А то погубишь нас обоих. Я ничего не говорил тебе, солдат, запомни хорошенько.
Ночь мы провели в разграбленном особняке. Оскар сказал, что найти сейчас крышу над головой труда не составляет, только не стоит ночевать два раза подряд в одном и том же месте, да и от Чека надо держаться подальше. Всю ночь мы обсуждали с ним открывшиеся возможности, и к утру мне удалось убедить его отправиться со мной в саратовский совет.
— Мориц, они ведь сразу почуют, что я не их поля ягода. Они не дураки, — беспокоился Оскар, когда назавтра мы вышли на улицу.
— Откуда им знать?