Как они жили тут без меня? Больше пяти лет я мечтал об этой минуте — и вот сейчас (надо же!) отчаянно трушу, прямо душа в пятках, словно у солдата отступающей армии.
Краем глаза я заметил мужчину с большим пакетом, очень важного с виду, с козлиной бородкой. Мужчина подошел к двери Лоттиного дома и дважды громко постучал. Я отступил поглубже в тень. Дверь медленно отворилась… Погоди… минутку… вытри… молодчина. На пороге стояла Лоттина мама в длинном элегантном зеленом платье, ее поседевшие волосы были собраны в тугой узел. Казалось, она очень рада гостю.
— Я внес все необходимые изменения, о которых вы просили, — торжественно объявил господин с бородкой, бережно передавая пакет.
— Покорнейше благодарю, герр Кляйн. Лотта будет на седьмом небе.
Господин поклонился:
— Рад услужить, фрау Штейнберг.
Они сердечно попрощались, и важный мужчина пошел своей дорогой.
Я догадывался, что находилось в пакете, и это было выше моих сил. Развернувшись, я поплелся восвояси… добрел до конца улицы и повернул обратно. А потом опять повернул, и еще, и еще… На одной чаше весов были гордость и сострадание (ну зачем портить Лотте жизнь за неделю до свадьбы), на другой — пройденные десять тысяч километров. Я задыхался, сердце у меня колотилось, я уже видеть не мог мерцающее во тьме бронзовое дверное кольцо…
И я подошел к двери и с силой грохнул кольцом о голубую филенку.
Дверь открыла госпожа Штейнберг, в зеркале за ее спиной я увидел Лотту в свадебном платье.
Сердце мое перестало биться.
Госпожа Штейнберг меня не узнала.
— Что вам угодно? — сухо спросила она.
А я стоял и глядел на Лотту… язык не ворочается… и не узнавал ее. У девушки, что приходила ко мне во сне, волосы были светлее, скулы выше, лицо печальнее. Нет, не ее я целовал в юности над рекой Сан, эта красавица в белом платье была чужая.
Как странно, я, а не жених первым увидел ее в свадебном наряде…
Я хотел окликнуть ее, но язык меня не слушался.
Она отвернулась от зеркала и посмотрела на меня.
Мне бы бодро улыбнуться, щелкнуть каблуками. А я прислонился к косяку и зарыдал.
Госпожа Штейнберг пробормотала что-то и сделала шаг в сторону.
Лотта узнала меня сразу.
Мы долго стояли в молчании, чуть дыша, и глядели друг на друга.
Минута была мучительная. Я видел себя ее глазами, такого гадкого, безобразного, плюгавого. Я словно стоял на эшафоте в ожидании казни: вот сейчас все и решится, раз и навсегда, и от меня уже ничего не зависит. Никакой надежды во мне уже не было.
Только не затягивай, молил я ее про себя, не надо вежливых экивоков. Отказала — выпроводила — и делу конец.
Губы ее зашевелились.
Неужели я забыл ее голос?
Или оглох?
— Мориц, — прошептала Лотта, — вот ты и вернулся домой…
И бросилась ко мне.
И поцеловала, как тогда, над рекой Сан.
Я люблю ее… я всю жизнь любил ее… Ш-ш-ш… Исаак проснулся… радость моя… Слушайте и запомните: жизнь — это вечный поход, и чтобы противостоять невзгодам, нужны не власть и богатство, а только любовь. Я и мама любим вас больше жизни. И пусть моя повесть, моя судьба останется вам в наследство…
— Папа?
— Папа!!
30
— Со свадьбой все уже было решено, более того, приготовления были в самом разгаре, когда начали пачками приходить письма. Ты только представь себе, Лео, какое потрясение они вызвали: Мориц вернулся с того света! Лотта поверить не могла, что он жив, в душе она его уже похоронила. А тут груды писем изо дня в день целыми неделями. И каких писем! Каждая строчка наполнена любовью.
Получается, вся ее жизнь перевернулась. Что ей делать, ведь уже приглашения разосланы?
И Лотта просит отца отменить свадьбу. Тот приходит в ярость, но Лотта напоминает: ты обещал выдать меня за Морица, если он вернется живой. Отец колеблется — и соглашается, но при одном условии: прежде чем принять окончательное решение, Лотта должна увидеться с Морицем.
«У многих солдат после войны с головой бывает не в порядке, часто они не могут приспособиться к мирной жизни. А я не хочу отдавать дочь за сумасшедшего», — говорит он ей.
— Впрочем, за свадебное платье уже было заплачено, и семейство во главе с отцом надеялось, что оно таки будет использовано по назначению.