Работу Эви выбрали в прошлом году, но перед конференцией у нее случился нервный срыв, и она так и не выступила. Интересно, о чем она думает.
Профессор Льюис собирает наши домашние работы – многоэтапные задачи про волчки разных размеров, срезает с них наши имена и начинает пришпиливать листки к пробковым доскам по периметру кабинета.
Я смотрю на Эви и сочувственно улыбаюсь. В прошлом году, когда мы начали решать более сложные задачи, профессор Льюис ввел эту стратегию аудиторного обучения – «проходку». Он развешивает наши работы, нумерует и просит выбрать лучшее решение. Цель, как он говорит, – оценить чужие работы, не прибегая к категориям «правильно-неправильно».
Эви терпеть не может эту практику. Во-первых, ее не впечатляют решения других, ведь они не так продуманны, как ее собственные. А во-вторых, она всегда побеждает, а это означает, что ей приходится при всех беседовать с профессором Льюисом.
Я встаю, помогаю Эви подняться и чуть-чуть, ободряюще, сжимаю ее ладонь. Мы идем через весь класс. Как всегда, я сразу же узнаю ее решение. Половина – такая же, как у всех остальных, но есть уравнения, которые мы еще не проходили, а ответ точно такой же, как у меня. Я пишу номер ее работы на своем стикере, когда Лео, стоящий позади меня, говорит:
– Это шикарно.
Он ведет пальцами по работе Эви, и я испытываю иррациональное желание сбросить его руку с листка. Но вместо этого я смотрю на Эви, которая застыла напротив другой работы. У меня появляется скверное предчувствие.
Я возвращаюсь к ней и спрашиваю:
– Тебе что-то понравилось?
– Только посмотри, Калеб. Какая прелесть.
Она касается работы пальцами с той же почтительностью, которую Лео выказывал ее работе на другом конце класса. Поверить не могу, что меня силой усадили на первый ряд наблюдать за первой романтической историей Эви. Я ничем подобное не заслужил.
Не говоря ни слова, я возвращаюсь на свое место. Когда я оборачиваюсь на Лео, то вижу, как он смотрит на Эви. И она смотрит на него в ответ, пусть признавать это для меня смерти подобно. Работы анонимны, но Эви знает, что больше никто не смог бы придумать решение, которое ее так захватило.
У Лео голубые глаза и лохматая шапка каштановых волос, поэтому он похож на члена мальчиковой группы. Он перевелся в Ньютон в начале этого года и пока еще не нашел себе место. Он был мне вполне симпатичен, пока не проявил интереса к Эви, но теперь я понимаю, что ошибся.
Когда профессор Льюис отправляет нас по местам, он объявляет, что решение Лео набрало больше всего голосов.
– Как демонстрирует работа мистера Макгилла, математика должна достигать определенной цели. Передача информации. Ясность. Даже красота. Недостаточно просто быть правым. – Он срывает одну из работ со стены и бросает на стол Блейку. – Хотя это вполне неплохое начало, мистер Уинтерс.
Потом он разбирает с Лео задачу, прежде чем перейти к вопросам. Марго Ханна поднимает руку, перебрасывает копну темных волос через плечо, широко распахивает голубые глаза и улыбается Лео. В первый год меня слегка увлекла красота Марго, и я надеюсь, что Лео постигнет та же участь. Но он игнорирует Марго, как и профессор Льюис, который спрашивает:
– Серьезные вопросы будут?
Лео говорит:
– Будет ли против правил спросить, кому принадлежит работа номер три?
– Это работа мисс Бэкхем. Правильно, как всегда.
– Не просто правильно, – не соглашается Лео. – В ней убрана абсолютно вся ненужная информация. – Он поворачивается к Эви. – Это элегантное решение.
Она не краснеет и не отводит взгляд, но с довольной улыбкой отвечает:
– Спасибо.
Кара шепчет Марго:
– Кажется, тебе надо было больше времени тратить на домашку и меньше на свою прическу.
И я думаю: «И тебе, и мне тоже».
У нас с Калебом есть пятнадцать минут перерыва между уроками, и почти всегда мы проводим их в главной рекреации, поглощая разные виды кофеина.
– Ну что, – говорит Калеб, – каково это – лишиться титула королевы «проходки»?
– Переживу. Наверняка профессор Льюис был рад, что победил профильщик по физике.
– Не говоря о том, что он – мужского пола, – добавляет он.
– Не думала, что ты заметил.
– Будь на твоем месте кто другой – я бы не заметил, но это ты. Иногда ты отвечаешь на вопрос, и он так удивляется. Как будто кто-то научил обезьянку матану.
Я смеюсь.
– Спасибо. Теперь я знаю, что ничего не выдумала, и мне легче.
Несмотря на мои оценки, профессор Льюис относится ко мне с пренебрежением, которое сложно понять иначе, нежели протест: как это так, девушка – и с успехами в математике.