У Салиба не было сомнений в том, что самоуверенность Хаддада производила впечатление на его влиятельных гостей. А простой стан в пустыне, у границы оазиса, был искусной театральной постановкой. Если хочешь пробудить религиозное рвение, ничто не воскресит дни Пророка Мухаммеда лучше, чем жизнь простого человека в белом шатре, без охраны, когда с одной стороны расстилается адская пустыня, а с другой – над водами источника колышется роскошная листва пальм.
Эмиссар, которого Наджар послал убедить Хаддада пойти на попятную, располагал огромной силой, и ему даны были указания пустить эту силу в ход, если Хаддад заупрямится. Наджар имел все основания ожидать, что глава культа окажется несговорчивым, учитывая всю бредовость его идей, и надеялся, что слышит о нем в последний раз.
К сожалению, дело обернулось совсем иначе. В последний раз Наджар слышал отнюдь не об Омаре Хаддаде, а о собственном эмиссаре. Ни один человек из эмиссарского отряда не вернулся. И никто не имел ни малейшего представления о том, что с ними сталось.
Тогда Наджар послал еще один отряд – большей численностью и лучше вооруженный, с наказом пустить это оружие в ход немедленно; они были извещены о судьбе первого посольства и предупреждены, что нельзя терять бдительности ни на миг. Их тоже гостеприимно препроводили в «Бермудский треугольник», каким представлялся шатер Хаддада. И о них с той минуты тоже ничего не было слышно.
Больше всего Наджара злило то, что Хаддад полностью игнорировал его – даже не связался с ним, чтобы выразить свой гнев или недовольство. Как будто посланные отряды были мелкими мошками, которых Хаддад прихлопнул, едва заметив, и продолжил делать свое дело, явно ничуть не тревожась о том, что предпримет президент Наджар в связи с исчезновением его эмиссаров.
Но, несмотря на всю театральность жизни в шатре посреди открытого лагеря, Хаддад намеревался перебазироваться в более укрепленное место. Недавно он приобрел роскошное поместье, некогда принадлежавшее богатейшему из жителей Сирии: оно занимало десятки акров земли и было обнесено современнейшим защитным периметром.
Пока что Наджар не препятствовал усилиям Хаддада по возведению оплота. Не имело значения, насколько прочна будет крепость Хаддада: она не спасет его от прославленной сирийской авиации. Не выстоит против ковровой бомбардировки и налета реактивных истребителей: что мог религиозный лидер противопоставить их пушкам и снарядам?
Салиб нахмурился. С другой стороны, было вполне вероятно, что влияние Хаддада уже проникло в армию и что его преданные последователи в вооруженных силах перехватят любой приказ о его уничтожении – и последствия этого непредсказуемы. Президент Наджар отлично понимал, что попытка решить дело силой может обратиться против него самого.
Поэтому на сей раз Наджар выбрал иной подход. Мирный. Он был в замешательстве и хотел понять, что же именно ползет, подобно чуме, из лагеря в пустыне. Поэтому теперь он послал Салиба. С предложением мира. И без оружия.
Салиб и два его спутника подошли ко входу в шатер – по сторонам от входа стояли два последователя Хаддада в белых одеяниях. Салиб представился этим людям, назвал своих спутников и объяснил, что ищет совета Великого – так его проинструктировали. Один из мужчин в белом вошел в шатер и вернулся лишь несколько минут спустя, жестом пригласив визитеров внутрь.
Салиб оглянулся на своих спутников – оба они были так мрачны, словно собирались спрыгнуть в яму, полную скорпионов, – и с трудом сглотнул.
Они вошли в шатер, а послушники Хаддада остались снаружи и закрыли входной полог. В тридцати футах впереди, у стены шатра, в полном одиночестве стоял Хаддад в безупречно белом бурнусе и головном покрывале-куфии. Его темная борода была коротко и аккуратно подстрижена, и весь он словно бы излучал чистоту и безыскусность. Он едва ли не светился – как этой безукоризненной белизной, так и ошеломляющей самоуверенностью, словно сочащейся из каждой поры его кожи.
У входа в шатер и по четырем его углам размещались белые мраморные постаменты, на каждом из которых стояла золотая клетка с крошечной птичкой – оперение их было желтым или оранжево-красным. Салиб задумался, не были ли эти птицы каким-либо религиозным символом, однако времени на дальнейшие размышления у него не было.
Он и двое его спутников представились, и Омар Хаддад окинул их взглядом – судя по всему, он спешил перейти сразу к делу.
– Мы благодарим тебя за то, что позволил нам лицезреть тебя, э-э… Великий, – произнес по-арабски Салиб, чуть поклонившись. – Как мы и сказали твоим ученикам, мы – посланники президента Наджара.