— Видишь, я всегда знал, что у нас есть что-то общее, — кивает он, хотя симбионт предупреждает меня о неискренности его улыбки.
— Эй, — возмущается Эйлин, — насколько я помню, ваша дочь не Юкка. А я только что вернулась с войны.
— Ну и как там война? — спрашивает Крейг. Вызов, — предупреждает меня симбионт.
Я чувствую себя не в своей тарелке. Эйлин печально улыбается.
— Грязная, — отвечает она.
— У меня приятель был в Ираке давным-давно, — говорит Крейг. — Вот там было грязно. Сплошная кровь и кишки. Сейчас все делают машины и нерды. И эти машины даже не могут тебя убить. Что это за война?
— Мне не положено об этом говорить, — предупреждает Эйлин.
— Крейг, — вмешивается Сью, — не сейчас.
— Я просто спросил, — возражает Крейг. — У меня были друзья в Инвернессе, и кто-то, пораженный заразой, превратился в гигантский «тетрис». Эйлин была на войне, она знает, что это такое. Мы беспокоились. Я просто хочу знать.
— Если она не хочет об этом говорить, значит, она не хочет, — говорит Сью. — Она только что вернулась домой. Оставь ее в покое.
Я смотрю на Крейга. Симбионт утверждает, что это ошибка, но я приказываю ему заткнуться.
— Она кое в чем права, — говорю я. — Это мерзкая война. Самая отвратительная из всех, которые мы знаем. И ты прав, агенты богочумы не могут никого убить. Но боги могут. Рекурсивно оптимизируемый искусственный интеллект не убивает людей. Это делают киборги-киллеры.
Крейг мрачнеет.
— Итак, — цедит он, — почему же ты не там, раз считаешь, что все так плохо?
Взгляд Малькольма мечется между сестрой и отчимом. Смущение. Слезы.
Я кладу вилку на стол. Еда неожиданно становится безвкусной.
— У меня была чума, — медленно произношу я. — Я дисквалифицирован. Я был одним из нердов.
Эйлин поднимается из-за стола, и ее глаза мечут молнии.
— Как ты смеешь! — кричит она на Крейга. — Ты не представляешь, о чем говоришь. Ни капли! Ты ничего не поймешь из изорядов. Рыба не желает, чтобы вы знали. Все плохо, очень плохо! И ты еще хочешь мне что-то рассказать? Это я могу тебе рассказывать!
— Эйлин, — начинаю я, но она жестом заставляет меня замолчать.
— Да, Инвернесс превратился в гигантский «тетрис». Это сделали нерды и машины. И мы их убили. А ты знаешь, что еще мы видели? Детей. Детей, зараженных чумой. Дети очень жестоки. Они знают, чего хотят: есть, спать и не испытывать никакой боли. И все это предоставляет им богочума. Я видела женщину, которая лишилась рассудка. Она твердила, что потеряла ребенка и не может его найти, хотя все видели, что она беременна. Мой ангел, посмотрев на нее, сказал, что у нее в утробе червоточина, а ребенок в своей маленькой Вселенной. А у нее был такой взгляд… такой взгляд…
У Эйлин прерывается голос. Она выскакивает из комнаты, и в этот момент Малькольм начинает плакать. Я, не думая, иду за нею.
— Я просто спрашивал, — доносится до меня голос Крейга, но я уже захлопываю за собой дверь.
Я нахожу ее на заднем дворе. Эйлин сидит рядом с ангелом, обхватив одной рукой его ногу. Я чувствую укол ревности.
— Эй, — говорю я, — не возражаешь, если я сяду рядом?
— Пройди вперед, там есть свободный клочок травы, — слабо улыбается она. — Я плохо себя вела и всех там перепугала, правда?
— Думаю, да. Малькольм все еще плачет.
— Это… Я не знаю. Просто вырвалось. А потом я решила, что не важно, если и он все услышит. Он играет в свои игры, а там постоянно это происходит, так что мои слова не имеют значения. Я здорово сглупила.
— Я думаю, важно то, что это сказала именно ты, — медленно говорю я. — Вот что имеет значение.
Она вздыхает:
— Ты прав. Я такая скотина. Нельзя было позволять Крейгу доводить меня до такого состояния, но на севере нам пришлось несладко, и слушать его легкомысленные замечания…
— Все в порядке.
— Эй, — усмехается она, — я по тебе скучала. Ты придаешь жизни смысл.
— Я рад, что хоть кто-то так думает.
— Знаешь, — продолжает Эйлин, вытирая лицо, — пойдем погуляем или лучше сходим в паб. Я все еще голодна. И не отказалась бы выпить. Мое первое увольнение, а я все еще трезвая. Сержант Кацуки откажется от меня, если узнает.
— Посмотрим, что мы можем предпринять, — говорю я, и мы отправляемся в гавань.
Не знаю, проявила бы такая девушка, как Эйлин, интерес к парню вроде меня, если бы не тот факт, что я стал богом.
Это случилось два года назад. В университетском кафетерии. Я пытаюсь снова привыкнуть к тусклым краскам реального мира. В одиночестве. А потом три девчонки садятся за соседний столик. Хорошенькие. Веселые.