И за миг до того, как Миели и вор скрываются в небе, Тюрьма принимает вид улыбающегося лица Пеллегрини.
Умирать это все равно, что идти по пустыне и думать о предстоящей краже. Мальчишка лежит на горячем песке под палящим солнцем и смотрит на робота у края площадки, заставленной солнечными батареями. Робот похож на краба камуфляжной расцветки, на пластиковую игрушку, но внутри него ценные вещи, за которые Одноглазый Ийя даст хорошую цену. И возможно, — только возможно, — Тафалкай снова назовет его сыном, как будто он член семьи…
Он никогда не хотел умереть в тюрьме, этом грязном нагромождении бетона и металла, полном отвратительных запахов. Разбитая губа болит. Он читает книгу о человеке, похожем на бога. О человеке, который делает все, что хочет, который похищает тайны королей и императоров, который смеется над законами и может изменить свое лицо и получить драгоценности и женщин, стоит ему только протянуть руку. О человеке, имя которого совпадает с названием цветка.
Мне ненавистно сознавать, что они тебя схватили.
грубым рывком его поднимают с песка. Солдат наотмашь бьет по лицу, а остальные нацеливают на него винтовки…
Это совсем не так забавно, как
кража из алмазного разума. Бог воров прячется внутри мыслящей пыли, объединенной в единое целое квантовой сцепленностью. Он выдает алмазному разуму ложь за ложью, пока тот не начинает принимать его за одну из своих мыслей и не пропускает внутрь.
Множество людей создали великолепные сверкающие миры как будто специально для него, и ему стоит только протянуть руку, чтобы собрать их.
Это все равно что умирать. А оживление похоже на
поворачивающийся в замке ключ. Металлические засовы отодвигаются. Входит богиня и объявляет, что он свободен.
рождение.
Страницы книги переворачиваются.
Глубокий вдох. Все болит. В глазах двоится. Я прикрываю лицо огромными ладонями. Прикосновение вызывает вспышку молнии. Мышцы словно сеть стальных кабелей. Нос забит слизью. В животе пылающая дыра.
Сосредоточиваюсь. Шум в ушах я представляю в виде скалы — вроде тех, что стоят на равнине Аргир,[7]— громоздкой и гладкой. Я мысленно падаю в тонкое сито, просачиваюсь сквозь него мелким красным песком. Скала не может за мной последовать.
Внезапно снова становится тихо. Я прислушиваюсь к своему пульсу. Он почему-то невероятно ровный: каждый удар словно тиканье самого точного механизма.
Чувствуется слабый запах цветов. Дуновение ветра шевелит волосы на руках и других местах — я все еще обнажен. Невесомость. Неслышное, но ощутимое присутствие интеллектуальной материи. И другого человеческого существа где-то неподалеку.
Что-то щекочет мне нос. Я отмахиваюсь и открываю глаза. Белая бабочка исчезает в ярком свете.
Моргаю. Я на борту корабля — по первому впечатлению, это оортианский паучий корабль — в цилиндрическом помещении около десяти метров длиной и пяти метров в диаметре. Стены прозрачные, цвета грязноватого кометного льда. Внутри них заключены странные изваяния. Снаружи звездная тьма. Бонсай и многоугольные предметы мебели медленно движутся вокруг центральной оси цилиндра. И повсюду порхают белые мотыльки.
Моя спасительница парит неподалеку. Я улыбаюсь ей.
— Юная леди, — говорю я, — вы самое прекрасное, что я когда-либо видел.
Мой голос звучит как будто издалека, но это мой голос. Интересно, правильно ли мне восстановили лицо?
Вблизи незнакомка выглядит невероятно молодой, совсем юной: в ее ясных зеленых глазах нет скуки все познавшего человека. Она осталась в той же простой одежде, в которой была в Тюрьме. Ее поза обманчиво расслабленная: гладкие стройные ноги свободно вытянуты, но в любую минуту готовы к движению, как у опытного бойца. Цепочка из разноцветных драгоценных камней обвивает ее лодыжку и тянется вверх по ноге.
— Прими мои поздравления, вор, — произносит она. Низкий голос звучит ровно, но в нем угадываются презрительные нотки. — Побег удался.
— Надеюсь, что так. Насколько мне известно, все это может оказаться одной из новых игр «Дилеммы». До сих пор архонты вели себя достаточно последовательно, но трудно не стать параноиком, если ты действительно попал к ним в виртуальный ад.