Но Старейшая молчит.
— Ты, наверно, пошутил, — не унимается Пиксил.
— У нас не было выбора, — говорит Старейшая. — После Протокольной войны мы были разбиты. Нам требовалось место, где можно было бы спрятаться от Соборности и залечить раны. Мы заключили сделку. Это казалось нам чем-то незначительным: мы постоянно переписываем свое прошлое и воспоминания. И мы дали им то, что они хотели.
Пиксил берет Исидора за руку.
— Клянусь, я ничего не знала об этом.
— Мы создали тебя такой же, как они, чтобы ты свободно ходила среди них, — говорит Старейшая. — Поэтому и не могли позволить, чтобы ты знала больше, чем она.
— И вы так просто позволили им делать все, что они хотели? — спрашивает Исидор.
— Нет, — говорит Старейшая. — Когда мы увидели, что получилось, мы испытывали… сожаление. И потому создали наставников — позволили молодым идеалистам Ублиетта пользоваться нашими технологиями. Мы надеялись, что они создадут противовес. Совершенно ясно, что мы были не правы и этот ваш вор все испортил.
— Ответьте еще на один вопрос, — говорит Исидор. — Чем было раньше это место?
Старейшая долго молчит, по ее безмятежному лицу пробегает тень печали.
— Разве это не очевидно? — говорит она после паузы. — Ублиетт был тюрьмой.
18. Вор и король
Я стою в парке роботов напротив своего бывшего «я», покачивая в руке револьвер. Он тоже держит его или его отражение. Странно, что все обычно сводится к противостоянию двух человек с оружием в руках, реальным или воображаемым. Вокруг нас продолжается медлительная война древних машин.
— Я рад, что ты это сделал, — говорит он. — Я не знаю, где ты был. Не знаю, куда направляешься. Но я знаю, что ты оказался здесь, чтобы сделать выбор. Спусти курок, и ты станешь тем, кем мы были. Если не сделаешь этого — что ж, ты будешь и дальше жить своей жизнью, заниматься незначительными делами, тешить себя незначительными надеждами. Или же можешь вернуться к мелодиям сфер и музыкальному звону нарушаемых законов. Я знаю, что бы я сделал на твоем месте.
Я открываю револьвер и смотрю на девять пуль. Каждая имеет свое имя и квантовое состояние, связанное с Временем в Часах девяти людей. Исаака. Марселя. Джилбертины. Других. Если я нажму на курок девять раз, их Время закончится. Машина заработает. Девять человек станут Спокойными, Спокойными-атласами под городом. Они создадут мой дворец памяти. И я никогда их больше не увижу.
Я закрываю револьвер и верчу барабан, словно играю в русскую рулетку. Молодой я улыбается.
— Давай, — говорит он. — Чего ты ждешь?
Я отбрасываю револьвер. Он падает в куст роз. Я смотрю на пустое место, где только что был бывший я.
— Ублюдок, — бросаю я. — Ты знал, что я никогда этого не сделаю.
— Ничего страшного, — раздается голос. — Это сделаю я.
Садовник открывает свой гевулот и предстает передо мной с револьвером в руке. У него седые волосы, тщательно состаренное лицо, но в его облике есть что-то мучительно знакомое. Я делаю шаг вперед, но над его правым плечом появляется обтекаемое овальное устройство — ку-пистолет зоку — и смотрит на меня ярким квантовым глазом.
— Я бы не стал дергаться, — говорит он. — Эта штучка вдребезги разобьет даже твое чудное тело, изготовленное Соборностью.
Я медленно поднимаю руки.
— Ле Рой, как я полагаю? У него в точности такая же улыбка, как и у криптарха в отеле. — Итак, ты здешний Король?
Я прикидываю, насколько велики шансы остаться в живых, если резко броситься на него. Шансы невелики. Мое тело все еще заперто в человеческом облике, и пять метров, разделяющих нас, с таким же успехом могли бы быть и световым годом.
— Я предпочитаю считать себя просто садовником, — говорит он. — Помнишь тюрьму Санте на Земле? Что ты говорил своему сокамернику? Что единственное, что бы ты действительно хотел украсть, — это собственное королевство. Но управление казалось тебе слишком хлопотным делом, и ты предпочел бы препоручить заботу о процветании и благополучии своих подданных номинальному правителю, а сам бы выращивал цветы для хорошеньких девушек, да время от времени вмешивался в дела. — Свободной рукой он делает широкий жест, обводя парк и город вокруг нас. — Так вот, я осуществил эту мечту. — Он вздыхает. — Но, как и всякая мечта, она со временем становится старой.
— Да, конечно, — говорю я. — Наставники вот-вот положат конец устоявшемуся порядку и разбудят население. — Я сосредоточенно нахмуриваюсь. — Мы сидели в одной камере?