«Три дня через джунгли в направлении северо-запада… правильно? Правильно. По равнине пять дней до той звезды туда, три дня к соседней звезде… э… или надо было свернуть? Или не надо? А как, в таком случае, срезать путь, чтобы успеть вовремя? Нет, не так… Заново!», — Раш сбился с мысли, снова сверился с картой.
Пока Химеш разводил огонь, а Блитц готовил пищу… поправка: пытался готовить. Раш настоял, чтобы стражи учились это делать, так что сегодня на ужин будет — загадка или сюрприз!
Так вот. Пока одни хлопотали, Игги выпросил у Вольт лист бумаги и пишущую ручку.
— Зачем это тебе? — недоумевала андроид.
— Надо, — уклончиво ответил феросим, на что снайперу оставалось только неловко пожать плечами и снова в прицел высматривать опасных хищников в округе.
Игги жадно схватил желаемое, залез повыше на пещеру, устроил себе столик из камня, сам сел в позу лотоса и стал записывать на бумаге слова, пытаясь собрать их в красивые строчки. Феросим от скуки пристрастился к сему действию ещё в лагере рядом с вышкой, а учителем для него выступала Вольт, пока не была в дозоре. Так что базовую письменность он освоил, вернее, её принципы.
Феросиму всё не давала покоя Аврора, за которой он робко наблюдал все эти дни, потому что после разговора с Рашем боялся с ней говорить как раньше. А поскольку боялся говорить, надо было выразить чувства как-то ещё — тут и пригодилась великая вещь под названием письменность.
— Кхм-кхм… — после задумчивой паузы начал творить Игги.
Тёмной ночью,
Не луна освещает мой путь –
Лишь ты, Аврора.
— Как-то непоэтично выходит… — скривился Игги и начал снова.
Когда ночное небо наденет луну, как медальон –
Я буду ждать тебя…
— Тоже нет. Тут вообще нет рифмы, хоть и красиво звучит, — остался недоволен феросим, чуть не смял единственный листок бумаги, но вовремя себя одёрнул.
— Чем занимаешься? — Аврора незаметно подкралась к Игги сзади, отчего он инстинктивно спрятал листок.
— Я?! Совершенно ничем. Медитирую перед сном, ничего необычного, — скверно оправдался феросим.
— Слушай, Игги, — неловко начала Аврора. — Я тебя чем-то обидела?
Феросим с трудом повернулся к сирене, словно деревянный солдатик, и вопросительно на неё посмотрел:
— Обидела? О чём ты?
— Просто… — Аврора закусила губу от нерешительности. — Ты проявлял ко мне такой интерес, а потом… резко перестал. Мне показалось, что я сделала что-то не так. Я тебя пугаю?
— Нет, что ты! — заверил её Игги, мотая головой.
— Тогда, в чём причина твоей отстранённости?
Игги долго собирался с мыслями, потом глубоко вдохнул и сказал, как есть:
— В одном ты права — я боюсь. Но не тебя, а того, что я могу причинить тебе в силу своей неопытности.
Аврора на какое-то время зависла, пытаясь обдумать странные слова. Девушка присела рядом очень близка, едва не касаясь спины Игги.
— Ты боишься того, что не случилось, но может случиться?
— Примерно так, — с досадой ответил феросим.
— Это так странно… — вдруг улыбнулась сирена. — Ты переживаешь обо мне, но совсем не думаешь о себе. Вроде бы, это называется противоположностью эгоизма — альтруизм. Интересно, чем я заслужила подобное? Я выгляжу настолько ранимой и хрупкой?
— Выглядишь, — не сдержался Игги. — Ты выглядишь как хрустальный цветок, который страшно тронуть, не разрушив ненароком его красоту! Ой… ляпнул лишнего…
Игги схватился за голову и покраснел, насколько это позволяла огненно-рыжая кожа феросима.
— Мне впервые говорят столь приятные искренние слова, — тепло ответила девушка. — О том, что слова искренние, я знаю лучше всех благодаря силе голоса. Я даже могу определить — врёт кто-то или нет! — Аврора положила голову на плечо Игги и строго сказала: — Так что показывай, что прячешь, господин медитация.
Выбора не было, Игги достал из-за пазухи чутка помятый листок, где он начеркал неудачные наброски, и трясущейся рукой подал его сирене. Девушка взяла записи феросима и только спросила:
— А что это?
Теперь озадачился и сам Игги:
— В каком смысле? Это мой черновик для поэзии.
— Поэзия… — хлопала глазками Аврора, смотря бессмысленным взглядом на листок. — Хочешь сказать, на этом клочке что-то есть кроме странных символов?